Белая тишина - [171]

«Ну что ты получишь от жандармов, когда сдашь меня?» — «Ружье твое». — «Если из-за ружья хочешь меня жандармам сдать, то бери его, я тебе дарю». — «Откупиться хочешь? — спрашивает он и улыбается, а улыбка у него очень нехорошая. — Не выйдет. Кроме ружья, я получу расположение жандармов, они будут считать меня своим. Это мне очень и очень важно: смогу тогда спокойнее заниматься своими делами». — «Мелочный ты человек, — сказал я в ответ. — Я жил среди гольдов в стойбище Нярги и такого, как ты, не встречал среди них». — «Низовские все глупы, как касатки, — засмеялся он. — Один человек там только немного ворочает. Это Американ». — «Слышал, — говорю я, — про этого Американа. Ты считаешь его умным, потому что он обманывает своих сородичей?» — «Чтобы обманывать, надо голову иметь». — «Я знаю человека, честного, храброго и умного, зовут его Пиапон. Ты слышал про него?» Смотрю, Валчан даже приподнялся. «Пиапон? — переспросил он. — Он ведь погиб в Маньчжурии». — «Он жив и здоров, он мой большой друг». «А Американ мне говорил, будто его хунхузы убили», — пробормотал Валчан.

Валчан помолчал, подумал и сказал, что если я друг Пиапона, то должен стать и его другом. Он угостил меня водкой, накормил сытно, уложил спать. На завтра даже проводил немного, дал адреса знакомых в Хабаровске. Я до сих пор не понимаю, почему он так вдруг изменился, когда услыхал, что ты жив.

— Сам не знаю, — ответил Пиапон, удивленный поведением Валчана, — я его только один раз видел, когда ехали в Сан-Син, заходил с Американом. Больше я не видел Валчана. А ты рассказывай, как дальше жил, что делал.

— Я тоже, друг мой, по-разному жил, — усмехнулся в темноте Глотов. — Если начну подробно рассказывать, этой ночи и дня не хватит. Скажу только — везде бывал, работал, воевал.

Глотов замолчал, прислушался.

— Это болонские подъезжают, — сказал Пиапон, давно уже услышавший скрип уключин.

— Эй, где тут мука? — закричал кто-то с передней лодки.

— Чего кричишь? Тише надо, — ответил Пиапон. — Всем передавайте, чтобы не шумели.

— Э-э, это голос Пиапона, — заговорили в лодках.

Пиапон с Глотовым подошли к лодкам.

— Кто в первых лодках? — спросил Пиапон.

Охотники назвались.

— Хорошо. Старшим у болонских будет Самар Лэтэ, — продолжал Пиапон. — Надо сегодня же ночью спрятать всю муку, чтобы место, где спрячете муку, знали только вы и партизаны. Поняли? Где лучше спрятать?

— Под крышей где-то надо, — ответил голос Лэтэ.

— Нет, надо подальше от стойбища. Сложить все мешки в кучу и прикрыть чем-нибудь. Я думаю, надо прятать в Натки.

— В Натки можно спрятать весь Малмыж, — ответил кто-то.

— Посоветуйтесь между собой и вывозите в Натки. С вами поедет один партизан, он и запомнит то место.

— Пиапон, а ты что, партизаном заделался? — спросил Лэтэ.

— Здесь командиром Кунгас, вы должны его помнить.

— А как же, кто не помнит Кунгаса. Помним. Помним, — ответили болонские.

— Он меня попросил помочь, Лэтэ, всех предупреди, чтобы зря не раскрывали рта, если придут белые искать муку, чтобы все молчали. Если белые узнают, что вы помогали партизанам прятать муку, вам несдобровать.

— Э-э, какое, оказывается, дело, — проговорил кто-то. — Если бы я знал…

— Если кто боится, еще не поздно, может вернуться в теплую постель, под бок жены.

— Чего много говорить! — сказал Лэтэ. — Все знали, на что идем. Люди просили помочь, вот мы и приехали.

Болонцы начали нагружать лодки и оморочки мукой. Только они закончили погрузку на последнюю лодку, стали подъезжать чолчинские охотники. После чолчинских подъехали хулусэнские.

Коротка летняя ночь. Когда хулусэнские нагрузили лодки, стало настолько светло, что Пиапон мог всех охотников узнать в лицо. Отъехали последние хулусэнские, возвратились няргинские на легких оморочках. В это время с малмыжского утеса прибежал один из партизан наблюдателей.

— Снизу подходит какой-то пароход, — сообщил он. — Где командир? Что делать?

— Всем постам изготовиться к бою, — приказал Глотов. — Если будет приставать к Малмыжу, обождать и по команде открывать огонь. Но я думаю, он не пристанет здесь, капитан наверняка услышал, что мы тут находимся. Могут прибыть только каратели. Вот их и будем бить.

Няргинские лодки возвращались одна за другой, охотники быстро нагружали лодки и выезжали обратно. Приплыли обратно и партизаны.

— Такое место выбрали, никакой черт не найдет, — сообщил старший из них. — Кустарник высокий на релке, но проплывешь рядом и не заметишь мешков. Хорошее место ты указал, спасибо, — сказал он Пиапону и тут же усмехаясь добавил: — Белякам на пароходе ни за что не пробраться. Хорошее место.

— А Митропан где? — спросил Пиапон.

— Митрофан только к полдню доберется туда, тяжелый у него кунгас, — ответил партизан.

— Павел, а как отобрали баржу? — спросил Пиапон.

— Нам сообщили, что в Малмыж привезут муку. А нам на зиму нужны припасы, вот мы и решили отвоевать эту баржу с мукой. Пулеметы поставили на удобных местах, партизаны спрятались в пещере, здесь на утесе. Подошел пароход, баржу причалил к берегу, белогвардейцы и несколько японцев столпились на палубе буксира. Тут мы открыли огонь. Белогвардейцы попадали, спрятались, открыли ответный огонь. А наш пулемет сверху их крошит да крошит. Капитан дал задний ход, а баржа уткнулась в песок и ни туда, ни сюда. Тогда капитан сам побежал на корму и топором перерубил трос. Так баржа с мукой досталась нам.