Белая птица - [22]

С щемящим сердцем Сережа переступил порог родного дома и захлопнул за собой дверь. Приложил к уху запонку и удивился: в камешке звенело. Значит, будет буря… От дома до Сретенки Сережа летел по воздуху, не касаясь ногами земли. И тут забыл… в какой стороне Сухарева башня? Спросить было опасно. Взрослые непостижимо, предательски догадливы. С ними рта не разевай. Сережа решил для пробы пойти налево. Дал прощальный гудок и пошел.

Миновал один переулок, другой, третий. С угла на угол переходил спокойно, как учил когда-то отец. На каждом углу вытаскивал из чехла лупу и зорко смотрел сквозь нее вдаль. Прикладывал к уху и запонку, и в камешке больше не звенело — путь открыт.

Улицу Сережа не разглядывал. Ему было не до того. С поворота Сретенки, от кино «Уран» должна была показаться красная башня с белыми часами. И не показывалась.

Невольно замедляя шаг, Сережа подошел к концу улицы… Башня исчезла. На ее месте простиралась необозримая гладкая пустая площадь, ветер нес по ней завитки пыли, а у Сережи кружилась голова. Так в арабских сказках джины уносят на крыльях дворцы. Башню унесли люди. Сережа сам это открыл.

Его тянуло сойти с тротуара. Какой-то дядька взял Сережу за руку и повел… на другую сторону площади! Сережа и тут не испугался, не вырвал руки. На тротуаре дядька спросил:

— Куда тебе, мальчик? — и, замычав, опрометью побежал к трамвайной остановке.

Сережа рассмеялся, по-заячьи ощерив передние зубы, наползающие друг на друга. Глупый дядька, хотя и взрослый. Он не понимал, что натворил. Площадь осталась позади. Перед Сережей открывалась загадочная Первая Мещанская, прежде скрытая Сухаревой башней, — Сережа был там, где еще не ступала нога человека. Он подтянул штаны и ответил тому суматошному дядьке словами отца:

— Куда? Ге-ге… Туда, где гуляет лишь ветер да я… — И пошел по Мещанской.

Он шел, не сворачивая, на Северный полюс, но часто оглядывался, чтобы запомнить дорогу обратно. Заманчиво было заглянуть в переулки — так ли там, как в Пушкаревом? Некогда. Туда Сережа мысленно посылал особые, маленькие экспедиции, по два, по три человека, и приказывал им:

— Слушай мою команду! Держать по курсу, — не сходя с тротуара…

Дома, трамваи, люди на Мещанской были те же, что и на Сретенке. Тут-то так, а что откроется, может быть, через сто шагов? Вдруг океан? Или северное сияние?

В одном месте булыжная мостовая была разрыта, у тротуара сидели на корточках каменщики с железными молотками. Сережа осмотрел их и догадался, кто эти каменщики на самом деле. Тут готовили подходящую льдину под аэродром.

Сережа, как Кренкель, послал радиограмму на Большую землю, что все в порядке, и пошел дальше.

Он шагал размеренно, чуть приседая, как опытный взрослый путешественник. И все же около Ботанического сада почувствовал, что устал. Сильно хотелось пить. А больше всего хотелось лечь прямо на тротуар и немного поспать. Подумав, Сережа понял — у него цинга.

Главное при любой угрозе — не опускать рук, не пасть духом. Сережа согнул руки в локтях и бодро вздохнул. Вошел в тень подъезда ближайшего дома, сел на приятно холодные ступеньки, решительно вскрыл свое «НЗ» и съел оба ломтя хлеба с повидлом до крошки, до капельки.

Неподалеку толстая растрепанная сердитая тетя продавала мороженое и воду. Сережа поправил на руке браслетку, подошел вплотную к тележке, влажной, забрызганной, сверкавшей на солнце, и твердо, бесстрашно сказал:

— Пожалуйста, дайте газированной воды без сиропа — не за деньги… А я вас выручу в беде, когда вы будете на необитаемом острове.

Тетя подозрительно посмотрела на Сережу и налила полный стакан до краев.

— Спасибо, тетечка… — пролепетал Сережа, окуная нос в шипящую пузырчатую газировку.

Цинга прошла, но стряслась другая беда. Сережа в тревоге стал оглядываться: с какой стороны он пришел? Посмотришь налево — кажется, слева, посмотришь направо — кажется, справа. Сережа поскорей вынул из кармана компас, посмотрел на циферблат. Стрелка исправно дрожала и вертелась на игле, но не показывала, как в Пушкаревом переулке, куда идти. Странно. Сережа долго щелкал по стеклышку компаса, пока не смекнул: тут вредительство! Вот, стало быть, оно какое… Ничей сын испугался и захотел домой.

Он пошел наугад, ускоряя шаг, помня одно — с улицы не надо сворачивать. Больше он не смотрел в лупу, не слушал запонку. То и дело ему казалось, что вот-вот покажется площадь, с которой снесли Сухареву башню. Но улица не кончалась, жаркая, шумная, чужая, длинная — длинней, чем была. А что, если она заколдована? На всякий случай он трижды шепнул про себя заговор, тут же сочиненный: «бумба-рамба-тамба…»

Уже за полдень, потный с головы до пят, он доплелся до желанного угла Первой Мещанской и попятился, не веря своим глазам. Впереди, над домами, в знойном сиянии неба, возвышалась исчезнувшая Сухарева башня, только расплывшаяся на два красно-кирпичных столба и без башенных часов.

Холодные мурашки поползли по мокрой спине. Заблудишься — погибнешь! Сереже не хотелось погибать.

Потом он вспомнил: так случается с путешественниками в сильную жару, и называется это мираж…

Но куда же все-таки идти? Спросить было невозможно. В полярных льдах спрашивать некого. Норвежский полярник Амундсен пропал без вести в этих самых местах… На тысячи километров кругом — безлюдье, нет жилья.