Белая птица - [109]

— Я не улыбаюсь, — отозвался капитан, весело смеясь.

— Ну что ж, — сказал командир полка. — Докуривай. Напарника мы тебе заменим.

— Нет, товарищ майор, не замените, — возразил Федор. — Прошу не путать. Этот музыкант — со мной!

Искандеров ожил вдруг.

— Я с ним… с ним буду… — забормотал он и, пошатываясь, пододвинулся к Федору поближе, царапнув его плечо торчащим в бок штыком. — Он умный рука.

— Вот как! Понравилось? — проговорил командир полка, сощуривая ясные светлые глаза, и крикнул на Шумакова: — Докуривай, докуривай, говорю!.. Чего тянешься? Ах, Федя, друг…

Федор дохнул еще раз, бросил папиросу и затоптал сапогом.

— Разрешите!..

Майор молча кивнул.

Щель наскоро подправили, Федор и Искандеров влезли в несмятый ее конец, взяли гранаты и бутылки.

— Вот что, музыкант, — сказал Федор. — Некогда! Будешь дурить, застрелю на месте, как дезертира. Такая вот музыка. Понял?

— Понял, понял, понял, — сказал Искандеров, держа гранату в вытянутой руке.

Танк развернулся и снова пошел на щель с пушечным гулом. Теперь он шел с другой стороны поляны, и все бойцы из ротных колонн, выстроенных по краям поляны, хорошо видели, как над щелью показались плечи Шумакова, взметнулась его рука и навстречу танку полетела граната. Она легла на редкость точно — под правую гусеницу. Граната была без бронебойной рубашки, танку не опасна, но он заметно подскочил правым боком.

Вылетела из щели и другая граната, перелетела через танк, упала позади него и не взорвалась. Это, конечно, флейта… Швырнул сильно, а чеки не сорвал. Можно поднять, колоть гранатой орехи.

Танк с ходу, на скорости перемахнул через щель. И пока он поворачивался назад — утюжить пехоту, Шумаков кинул ему в спину одну за другой две бутылки. Обе попали в башню, но первая не разбилась, скатилась целенькая по броне на снег, а вторая раскололась, и жидкость из нее пролилась как раз на моторную часть. Если бы там была не вода, а «КС», надо думать, танк загорелся бы.

И, видно, это уловили танкисты под броней, остановили машину и не полезли больше на щель. Застывшие в немом внимании стрелковые роты разом зашевелились, и над ними покатилось раскатистое, неумолкающее, шумливое «ура». Наша взяла!

На этот раз Шумаков и Искандеров сами подошли к командиру полка, к тому пню, на котором он стоял, и Федор доложил по форме, что в учебном бою ими подбит и подожжен один танк. Затем повернулся к танковому капитану и совсем не по-армейски, по-рабочему, деловито заметил:

— Скорости продумайте… На подходе оно ладно, жутко прицеливаться, а проскочите, наоборот, пока-а развернетесь… бей в упор! Хоть две, хоть и четыре бутылки…

Командир полка обнял Шумакова.

— Ну-ну, не гордись, замполитрука.

Искандеров стоял рядом. Мясистый нос его и сморщенный лоб были измазаны в красной глине. Видно, все-таки клюнул в страшную минуту сырую мать землицу. Винтовка ходила в его руке, он дрожал, но не от холода.

И когда майор спросил его:

— А вы что скажете, Искандеров? — впервые назвав его по фамилии, он ответил, утирая голой ладонью нос:

— Д-жарко! — И показал пальцем на Федора: — Батыр. — И еще раз показал, сложив пальцы щепоткой: — Потомок пророка! А?.. Мой старый брат, — сказал он, хотя Федор был на десяток лет моложе его.

— Флейта цела? — спросил комиссар.

Искандеров огляделся недоверчиво, крякнул и полез под шинель, за пазуху. Вынул флейту, расправил усы, приложил ее к губам и под общий доброжелательный смех, притопывая на месте, заиграл:

— Фи-ти-пи́… фи-ти-пи́… фи-ти-пи́… Пип-пи́, пип-пи, пип-пи-пи́-пи!

К командиру полка пододвинулся начальник штаба.

— Товарищ майор, из седьмого отдела штадива запрашивали: так ли, что в полку штрафник, и как его звать…

— Не знаю, не знаю, — проговорил командир полка, мельком взглянув на Барабохина. — Это не моя забота. Пусть ищут, запрашивают Ташкент, если им не терпится, как им положено.

— Требуют доложить, товарищ майор.

— А я ва́м докладываю, старший лейтенант, что ко мне по таким делам — после боя. Понимаете вы русский язык? — сказал майор и повторил со спокойной, холодной властностью командира, с хитринкой и упорством крепкого хозяина: — По-сле бо-я!

34

В 15.50 командир полка, слегка сутулясь, вошел в немецкий блиндаж. Впервые в жизни своей ногой ступил на то место, где был враг, а ныне врага нет. Ступил с необыкновенным ощущением, что он, человек мирнейшей профессии, бывший геолог, бродяга и весельчак, неприятель женского пола, на этом месте, в этот час — высшая сила и верховная власть.

У разбитого снарядом тамбура майор Небыл оглянулся. Дул порывистый ветер. По снегу, изрытому огнем и солдатскими сапогами, скользили блеклые тени. На западе на фоне желтого декабрьского заката выпукло чернела роща  Л а н ь. Так назвал ее начальник штаба. Ее опушкой полк овладел сегодня утром.

Ян устало улыбнулся обветренными губами. Другое его ощущение было заурядно. Он чувствовал, что разбит, разломан на части и разбросан в беспорядке по большому пустырю, а вместе с тем взвинчен, встрепан донельзя, до стариковской одышки, как будто в каждом обломке, валявшемся на том пустыре, сидел некто жалкий, испуганный и скалился на других…