Белая муха, убийца мужчин - [33]
Детство, Свифт, кукурузные палочки с холодным, пастеризованным, городском молоком. История Гулливера, попавшего в Страну Великанов. Страну ходячих замков, среди которых он был всего лишь никчемным лилипутом. Совсем как те озабоченные людишки внизу.
Я подумал и произнёс, вдруг вспомнив свои шестнадцать лет: «Глюмдальклич».
«Что, — рассмеялась она с облегчением. — Не, я так не смогу. Это ещё что за титул? Хотя подожди, где-то я это уже слышала. Глюм-что там дальше?»
«Это не титул, это Свифт, — объяснил я. — Его путешествия Гулливера. Мы с тобой читали когдато давно…»
«Ну вот, начинается… Мы с тобой… — она зевнула. — И что там? Что-то читали, да… Но я не помню никакой Глюм-да-Ключ».
«Глюмдальклич, — заговорил я торопливо. — Помнишь? Так звали дочь одного великана, зажиточного фермера, простого такого и хитрого мужичка-беларуса. Глюмдальклич было девять лет, когда Гулливер, весь такой маленький, с палец ростом, британчик-с-пальчик, попал к ним в дом. И эта малая, Глюмдальклич, размером с пятиэтажку, ухаживала за Гулливером и защищала его. Они поехали в столицу, и Глюмдальклич везла Гулливера на коленях в деревянном ящике.
У меня почему-то годами стоит перед глазами эта картина. Осень, ни пройти ни проехать, грязь, дорога, тряская карета, и Глюмдальклич держит на коленях ящик с Гулливером.
Она называла его Грильдриг, на языке великанов «гомункулус», а он её — Глюмдальклич, маленькой нянькой. Она раздевала и одевала его, и мыла, и учила языку великанов… Когда мы ходили с тобой в одну школу, мысленно я называл тебя так. Глюм. Даль. Клич».
«Вот оно что… Ну, это было давно, — кивнула Босая, изумлённо подняв на меня глаза. — Да, Люба сказала мне, что ты пишешь книжки. Про одного из Саха-Якутских, тех самых, которые любили поджаривать изнасилованных ими женщин, привязав их к дереву. Весёлая песенка, правда? Ой гарэла Ганна… Хотя что я тебе говорю, всё равно ты никогда не напишешь настоящую историю этого места.
Историю Замка. Даже если захочешь. Для этого нужно… Впрочем, неважно. Так что там было потом с этой Глюмдальклич?»
И она вопросительно и нетерпеливо замолчала. А я… Мне ничего не осталось, как продолжать, тем более что в глазах Босой вспыхнуло любопытство.
«…А потом они стали жить в столице, в королевском дворце, и Глюмдальклич добилась, чтобы Гулливеру построили дом, и она носила его в этом доме — на крыше была специальная ручка, чтобы удобнее было держать. Как в чемодане. Придворные дамы любили раздевать Гулливера догола и сажать себе на грудь… Он жаловался, что от них воняет. Не воняло только от Глюмдальклич и королевы…»
«Что за чушь, — улыбнулась Босая. — Гулливер… Глюмдаль-как-её-там. Мне кажется, я вообще больше похожа на муху».
«Белую муху», — сказал я и прикусил язык. Но она не заметила: «Когда-то я тоже любила сказки. Но ты не просто так мне это рассказываешь…»
И она опять подозрительно уставилась на меня: «Кажется, я понимаю. Здесь, в Замке, ты чувствуешь себя Грильдригом? Или Гулливером? Гулливером, конечно. Каждый Гулливер хочет попасть к своим. Так иди к своим. Они уже заждались. Ты сам не понимаешь, с кем связался. Думаешь, я оставлю тебя в живых? Только потому, что ты рассказываешь мне сказки?»
«Я просто хочу понять, чего ты хочешь, — сказал я как можно мягче. — Перед тем, как всё это закончится. Чтобы знать, ради чего это все было. Ведь со мной что-то происходит, понимаешь, Глюмдальклич? Два дня — а я уже совсем не такой, каким был…»
«Что за фигню ты несёшь, — она почесала голую ногу. — С флагом это было неплохо придумано, но… Ты прицепился ко мне, потому что у меня власть и потому что я, на твой взгляд, не такая страшная, как мои девки. Просто инстинкт сработал, вот и всё. Автоматический выбор самки, с которой можно иметь дело. Так вот — хуй тебе!»
Последние слова она выкрикнула почти с наслаждением. На пороге появилась Немона Лиза, флегматичная, с мутными глазами убийцы, и Босая показала на неё пальцем: «Почему ты не говоришь с Немоной Лизой, например? А у неё есть что рассказать. Интересная история, очень интересная! Рассказать? А? Баяць ці не? Хорошая тебе будет сказочка на ночь…»
Так я узнал, кто такая Немона Лиза. Сама она, поняв, что нас надо оставить одних, деликатно прикрыла дверь. Босая рассказывала мне, держа мою голову у себя на коленях, а я переводил этот рассказ на свой язык, язык Грильдрига в деревянном ящике, который подвесили на крюк — и ящик качается, качается, а тени большие и чёрные, а голова кружится в дурманящем танце, и пахнет кровью и прелой кожей.
18. ИСТОРИЯ ПРО РУКУ
Когда-то давно, когда эту страну ещё не называли Страной Замков, но уже вовсю думали, как бы завлечь сюда туристов, девушка Лиза жила в столице и ходила в художественную школу. Лизе было тогда лет пятнадцать — а может, и меньше; вполне возможно, что ей было четырнадцать лет, а возможно, что и тринадцать: главное, что назвать её маленькой никто уже не мог, даже если бы захотел. А больше всего этого хотела она сама: Лиза не любила свое тело, большое, неудобное, выпуклое со всех сторон, ещё недавно такое милое, такое своё, а теперь — чужое, как мачеха. Тело жило своей жизнью, а Лиза — своей.
Кроме нескольких писательских премий, Ольгерд Бахаревич получил за «Собак Европы» одну совершенно необычную награду — специально для него учреждённую Читательскую премию, которую благодарные поклонники вручили ему за то, что он «поднял современную белорусскую литературу на совершенно новый уровень». Этот уровень заведомо подразумевает наднациональность, движение поверх языковых барьеров. И счастливо двуязычный автор, словно желая закрепить занятую высоту, заново написал свой роман, сделав его достоянием более широкого читательского круга — русскоязычного.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В жизни мы нередко встречаемся с ложью и злом, но это не означает, что в мире мало порядочных и честных людей. Главные герои этой книги проживают вместе со своей страной не жизнь, а судьбу — непростую, с изломами, перегибами, ударами, счастьем мимолётным, но таким ёмким, от которого захватывает дух…
Согласно скандинавским сагам, получить пропуск в чертог Одина и место в Вальхалле могли только доблестные воины, погибшие с оружием в руках. Лучшие из лучших. К другим Валькирии просто не явятся. Но что делать тому, кто ненароком обронил свой топор во время храброй битвы? Неужели вечная мёрррзлая хель? Или всё-таки есть выбор?
Данная повесть – это предыстория рассказа "Дело правых" и начало новой книги, рассказывающей о молодых радикалах, вышедших на улицы своего города, чтобы самостоятельно вершить "правосудие".
Можно быть одиноким в толпе, а можно в семье. И тогда просыпается неимоверная потребность в близости, в ком-то, на кого можно опереться, кому можно сказать: «Если ты меня разлюбишь, в тот же вечер я умру...» Свете, падчерице криминального авторитета, пришлось с оружием в руках отстаивать свое право на одиночество, но, как это часто бывает в жизни, идя налево, она пришла направо и встретила свою любовь...
Насилие, сопли, слезы и Забеги. Это простая история одного глупого парнишки, который почему-то решил, что поумнел, набрался сил и теперь пытается вспомнить за чей счет.
Наш привычный мир давно уже не тот, каким он был. Что же в нем изменилось? В уравнении нашей жизни поменялся всего один-единственный знаменатель – у нас больше не было стран, государств, власти, у нас была – Провиданс. Алгоритмическая машина, выдающая каждому человеку биометрический паспорт с полным набором характеристик, включающих в себя срок жизни, таланты, профессию. Благодаря этому на Земле воцарились мир и покой. Но так ли это на самом деле? Общество, разделенное на две касты – Медную и Платиновую, свято верит в фальшивую утопию их нового мира.