Белая лебедь Васьки Бриллианта. Часть 1 - [41]

Василий лежа на своей наре внимательно слушал Соскиса, успевшего чудесным образом вызнать до тонкостей все новости пересылки и теперь посвящавшим в них Вора.

— С осени прошлого года в ответ на «пресс» со стороны начальства, ОУНовцы придумали устраивать «волынки».

— Что это такое?

— Массовый отказ заключенных от работы. Прошлой осенью в 1- ом лагпункте 3 — его лаготделения, заключенные находившиеся в штрафном бараке, воспользовавшись прогулкой, попытались передать в карцер продукты питания, но были задержаны. Начальник лагпункта старший лейтенант Торов приказал начальнику надзорслужбы лейтенанту Попову водворить нарушителей в карцер. Так вот, когда их хотели перевести из штрафного барака в карцер, они напали на надзирателей. Заключенные штрафного барака сломали нары, вышибли двери и набросились на надзорсостав. Те, от страха разбежались, а вышедшие из барака штрафниики во главе с ОУНовцами Петрачевым, Корневым и Шаповаловым проникнув в жилую зону, запугали расправой и склонили зэков к отказу от приема пищи и выхода на работу. Они представили начальству требования: не водворять их за отказ от работы и нарушение лагерного режима в штрафбарак, увеличить им норму питания, сократить рабочий день до 8 часов, освободить всех зэков содержащихся в карцере и главное, отстранить от работы опера Талисова.

— Это все?

— Нет, не все… у этой истории есть продолжение.

— Так ты продолжай Соломон Самуилович.

— Дальше, перечисленная троица подчинила всех ОУНовцев своей жесткой воле. Теперь, они представляют из-себя очень серьезную силу, по всему Карлагу, Василий.

— Ясно. Хотят лагерь в курорт превратить.

— Болваны — возмутился Соскис.

— Нет, не болваны, а разрушители нашего общего Дома. Они выдвинули власти заведомо не выполнимые требования и теперь, как ответную реакцию, надо ждать усиления режима — жестко проговорил Васька.

— Ладно, Соломон Самуилович, спасибо за рассказ. Вон Арсений появился. Ты обронил, что устроился культоргом?

— Как и обещал вам на этапе.

Васька придвинулся вплотную к умному еврею и тихо произнес:

— В контакте с «хозяиным»?

— Он был в нашей зоне на Ивделе и когда его переводили сюда, пообещал, что как только обустроится, отправит на меня наряд. Его устройство затянулось почти на два года, но несмотря ни на что, я здесь!

— Чем же ты так его заинтересовал, а, Соскис?

— Вы же не хранитель чужих тайн.

— Это правда. Но мне понадобится твоя помощь.

— Так же, как мне ваша защита, Василий.

— Несмотря на столь высокое покровительство?

— Сплю то я в бараке. А здесь всякое может произойти. Но дело даже и не в этом.

— Так в чем же?

— Вы мне не поверите!

— Я не исповедник.

— Вы, тот человек, которому будет суждено, войти в историю.

— Подобно Чингиз-хану?

— Не смейтесь!

— Хорошо, Соскис. Но я, кое о чем тебя попрошу сейчас.

— Думаю, речь пойдет о Зое.

Васька привстал с места с полуоткрытым ртом.

— Ты и это знаешь?

— Я же говорил вам, что обладаю редким даром знать все новости. Вот и новость о том, что ее привезли сюда, достигла моих ушей.

— Когда я смогу навестить Ваньку?

— Думаю что скоро, Василий.

— Хорошо, я буду ждать.

— Ждите Василий, ждите. А что с вами Арсений, на вас лица нет! — воскликнул Соскис удивленно глядя на подошедшего парня.

— Замерз. Ходил вокруг барака.

— Карцер себе наматывал? — спросил Васька.

— Да нет. Письмо читал.

— А-а-а — протянул понимающе Васька.

— Так я пойду, не буду вам мешать? — Соломон Самуилович энергично поднялся на ноги.

— Иди Соскис — кивнул утвердительно Васька, отпуская его.

Дождавшись, когда еврей отдалится, Арсений тяжело опустился на то место, где только что сидел Соскис и удивленно уставился на Ваську, взявшегося за веник.

— Что ты собрался делать?

— Вымести проход.

— Есть же дневальный…

— Дневальному барака хватит, а свой проход я сам вымету. Не видишь, Соскис наследил.

— Тогда давай я.

— По очереди. Сегодня я, а завтра ты. Так что у тебя?

— Алевтина письмо прислала.

— А-а-а.

— Раскаивается. Просит, чтобы простил.

— Ну, да!

— Обещает, больше так не поступать.

— Конечно.

— Ты считаешь, ей нельзя верить?

— Есть моменты, когда человек принимает решения один, сам. Советы близких людей здесь излишни и даже вредны.

— Но мне трудно Василий.

— Понимаю.

— Я же живой человек. Она мне нравится. Я ее люблю. Она есть часть меня…

— Ну-у-у!

— Да, часть…

— Остановись, завтра устыдишься своих слов.

— Не устыжусь Василий.

— Что ты решил?

— Что я решил? Что … я… решил… Пусть катится своей дорогой. Я выдержу. Я переживу.

— Это слова мужчины. Предательство нельзя прощать.

— А ты никогда не прощал?

— У всякого поступка есть оттенки, но здесь лагерь и этот мир — он бескомпромиссный. Меня радуют твои успехи, например, когда ты меняешь галоши на валенки. Это значит, что ты собираешься выжить, не умереть, не раствориться в этом бедламе. А раз в тебе есть воля — за это качество можно уважать. И только так, Арсений! Если — же распустишь слюни, начнешь хлюпать — ты пропал. Хочешь, скажу тебе, почему все эти враги народа, изменники Родины, мрут как мухи в зонах? Вроде мы едим одну и ту же пайку, у всех условия содержания одинаковые, то есть смертность в процентах должна быть равной как для уголовников, так и для них.