Белая лебедь Васьки Бриллианта. Часть 1 - [38]

Зоя закусила губу до крови, поднялась и пошла в дальний угол, туда, где по ее разумению должна была находиться виновница всех ее лагерных бед. Для себя она все решила — или же умереть сейчас, или победить, но быть подлой рабыней она не согласна.

Так и есть! «Жучка» напоминала собой хищного зверька, зорко выглядывавшего вокруг — нет ли опасности! Рядом с ней высветив жирную ляжку, полулежала мощная толстая тетка с лицом убийцы и что — то чавкая, жевала. Обе они не сводя глаз, пытаясь угадать, для чего к ним тащится эта полусумашедшая интеллегентка, замерев, глядели на приближавшуюся Зою.

Зоя остановилась в метре от затаившихся блатнячек и, вдохнув полной грудью, бесстрашно заявила:

— Скажи своим, если они не вернут мои вещи, утром одна из них окажется «жмуром». Я не шучу.

И не дожидаясь реакции блатнячек, не испытывая перед ними ни малейшего страха, Зоя повернулась и спокойно, с достоинством пошла обратно.

Остаток дня она провела с пользой для себя, умудрившись нагреть горячую воду и вымыться в углу за ширмой, затем выпила чай с пайковым хлебом и с радостью познакомилась с хлопотавшей для нее женщиной — украинкой. Разворачивался новый виток ее жизни, который она готова была встретить лицом к лицу!

И когда Зоя, насытившись разговором с украинкой Олесей, вернулась к своей пустующей наре, то обнаружила на ней ворох одежды, поверх которой лежала ее главная драгоценность — мамина кофта.

Зоя поняла, что сегодня она стала безвозвратно другой и что самое важное — выиграла главный в своей жизни бой!

* * *

В августе 1952 года выступая на 19-ом съезде, вождь Сталин подчеркнет: «Принцип равноправия людей и наций, заменен принципом полноправия эксплуататорского меньшинства над эксплуатируемым большинством граждан». Вот так!

А пока, наступил 1951 год и в огромной стране Советов, на невообразимых пространствах, от Москвы до Дальнего Востока отшумели новогодние гулянки. Народ — победитель, выигравший самую кровопролитную в истории человечества войну, все лихорадочно праздновал, точно никак не мог успокоиться! Словно что-то трудное, тяжелое, неподьемное, не давало ему остыть, отойти, а звало и толкало на новые застолья, тосты, пьяные признания в вечной дружбе, одним словом, лишь бы во хмелю не вспоминать тягостей прошедших, выстраданных лет.

В крупных городах, на главных площадях, по ночам все еще ярко светились разряженные елки. На залитых сизым льдом катках, гоняли на коньках веселые, здоровые молодые люди. Повсюду слышался задорный смех, белозубые улыбки светились на счастливых лицах людей, играла музыка.

Городские жители накрывали столы, на которых красовались запечатанные сургучом бутылки с водкой, в тарелках серебрились селедочки пряного посола, отблески света переливались на гранях пузатых послевоенных рюмок. В покалеченных войной скудных деревнях также старались не отставать — все лучшее метали на стол, украшая его тарелками с квашеной капустой, черным хлебом, крупными картофелинами и бутылями с мутным перваком.

Зазвенели в Новом году бесчисленные свадьбы — люди торопились обзавестись семьями, спаяться, срастись, точно порознь им было страшно жить. Все старались забыться: влюблялись, ревновали, ссорились и снова мирились. Разговоры о войне намеренно обходили стороной, слишком глубокими были раны и горючими вдовьи слезы.

Словно пир во время чумы гремел праздник по стране, будто бы маховик красного террора, запущенный сифилитиком Лениным в 1918 году не уничтожил лучшую часть многострадальной России. Будто не в ней прокатились Ежовские массовые репрессии, а затем и расстрел самого зловещего карлика в форме народного комиссара НКВД.

Быстро истерлись и выцвели в памяти народа, тяжелые и мрачные страницы, одна из которых — уничтожение жившего с Богом в душе блестящего офицерского корпуса, подавленного копытами революционной Первой Конной Армии. Забыли советские люди, как отказавшиеся от Христа разъярённые русские крестьяне рушили храмы, топтали, рвали и жгли церковные книги, стреляли, рубили шашками священнослужителей. Что развязанная Антихристом Лениным вакханалия, привела к мученической смерти 300 000 служителей церкви. Не желали они помнить как монахов и монахинь подвергали зверским расправам — распинали, варили в котлах с кипящей смолой, причащали расплавленным свинцом, топили в прорубях.

Вылетело из памяти праздновавших людей, что это по приказу их пламенных вождей перебили монаршую семью и самого помазанника Божьего, Царя!

Русский бунт беспощадный! Так было от века и до века! На том и строился расчет бесов-большевиков. Миллионы человеков перемололи они в жерновах гражданской, сожгли в топке истории, а ведь то были чьи — то сыны, чьи-то дочеря, чьи-то браты, чьи-то сестры и в каждом из них таилась загадочная русская душа!

Земля вздыбилась, захлебнулась от крови — не захлебывались лишь сами Бесы — им, чем глубже и шире были потоки ее, тем сильней они бесновались, купаясь в ней — красной, дымящейся, человеческой.

Брат шел на брата, отец супротив сына — это и был пророченный Конец Света!

Стонала земля под ногами, шаталась, и все пытался подняться с нее упавший русский мужик-крестьянин, чтобы вернуться к Богу, да разве же дадут Бесы?