Белая церковь. Мосты - [47]

Времена были тяжелые, у бога просили обо всем со всех сторон, и только к концу войны судьба улыбнулась исстрадавшемуся миру сельских беженцев. После знойного, засушливого лета наступила мягкая, печально-задумчивая осень, и по дубовым лесам прошел слух о небывалом урожае на виноградниках. Бедные люди! В своих вечных скитаниях они и думать забыли, что есть такое чудо на свете — виноградная лоза, груженная сладкими гроздьями, но вот поди же ты…

Заброшенная вместе с отчим домом, запущенная вместе с родными полями, забытая вместе с мечтой о лучшей доле, эта славная лоза в назначенный срок нашла в себе силу и выпрямилась, расцвела, завязала плод и теперь стоит счастливая, согнутая в три погибели под бременем своего сладкого, хмельного груза. Вместе с ней ожил, заулыбался мир тружеников земли. Задумчиво, любовно светятся глаза в теплых лучах заката, и грезится каждому счастливая доля, и на старых, забытых дорогах опять замаячили несбыточные мечты…

Страна ожила. Вот уж когда воистину оправдалась народная пословица, гласившая, что, даже погибая, виноградная лоза плодоносит. Приняв этот небесный дар как подтверждение мудрости своих предков, сельские беженцы на этот раз задолго до опадания дубового листа начали возвращаться к своим очагам. Спешили, потому что виноградная ягода чуть что и уже осыпается. А еще спешили потому, что, как там ни толкуй, жизнь у каждого своя, и такая единственная, и такая недолгая, и так мало радостей на долю каждого перепадает, что если упустить и этот самим богом дарованный случай, то с чем же явиться на тот свет, чтобы предстать перед всевышним?

Стучите, и вам откроется, просите, и вам воздастся… Околичане первыми спустились к Днестру мыть бочки, первыми начали снимать урожай, и над их селом первым взметнулся сладкий дух виноградного сока. Неповторимая, божественная пора уборки винограда! Господины, взяв себе в помощники малышню, собирают гроздья. Господари, пользуясь своим весом, закатав штаны до коленей, давят ягоду в большой дубовой кадке. Сыновья постарше несут и разливают эту размолотую массу по бочкам, и тихими лунными ночами кисло-сладкий запах только что нарождающегося вина наполняет надеждами приднестровские селения.

Выше голову, сказали виноградники, и ожили днестровские долины. Даже праведная Екатерина, унаследовавшая от родителей домик в низине и прозванная односельчанами «полевичкой», поскольку там, у реки, виноградник не особенно идет, и то собрала со своих пяти-шести кустов около двух-трех ведер гроздьев. Накормив досыта ребятишек, чтобы они потом всю зиму помнили, как в тот день наелись сладких ягод, она раздавила оставшиеся гроздья руками и оставила на пару дней бродить. Едва только сладкий сок начал подщипывать кончик языка, она собрала свою славную шестерку и тихим голосом, точно речь шла бог знает о какой тайне, поведала им, что это и есть знаменитый «тулбурел», то есть молодое вино. Пить его много нельзя, это грешно, да и голова потом болеть будет, но если так, глоток-другой для бодрости духа, тогда можно…

Угостив ребятишек, она подумала, что хорошо бы немного вина сохранить для нужд храма. Весной ей не раз приходилось бегать по селу. Она, бывало, выпечет просфору, а хорошего вина для причастия нету, потому что, хоть и много виноградников в селе, пьют его в три глотки, а то, что остается на дне бочки, стыдно нести в храм.

Хорошей пшеницы у нее немного было. Еще в начале войны отец Гэинэ дал ей на хранение миски две, и она из года в год высевала ее и убирала, но притрагиваться к ней не смела, потому что считала ее «храмовой». Теперь важно запастись хорошим вином с осени. Не особенно надеясь на свои винодельческие способности, Екатерина, взяв пустую бутылку, пошла по селу, с тем чтобы выпросить для нужд храма. Бог им дал так много, неужели они на самую малость поскупятся?..

— Да какой там храм, — отвечали ей охмелевшие селяне. — Та наша церквушка, она же совсем развалилась! Лучше знаешь что? Давай танцевать. Говорят, ты кого хочешь перетанцуешь. Но не ме-ня! А то знаешь чего? Полюби меня. Полюбишь не задаром, я человек порядочный, вот те крест…

У виноградарей есть одна великая радость в жизни — рождение, как они говорят, молодого вина. Дожив до этого славного дня, Околина медленно погружалась в трясину сладкого хмеля, и то ли от вина, то ли от радости околичане как бы слегка ополоумели. У хмельного, как это давно замечено, язык становится неповоротливым, человек старается изъясняться как можно короче, приблизительней. В этой слабости Околина зашла так далеко, что даже, как это показалось Екатерине, стала изъясняться на каком-то странном, непонятном наречии. Во всяком случае, при всех своих стараниях они никак не могли уразуметь, о чем их эта бедная женщина просит, так же как и сама Екатерина не могла понять, что они такое несут в ответ. Потеряв половину дня, она вернулась домой удрученной и с пустой бутылкой.

Околина была не просто селом, в котором Екатерина жила. Околина была смыслом ее жизни. Если бы ей предложили на выбор — переехать в другое село или броситься в Днестр, она, ни секунды не медля, кинулась бы в воду. Ради Околины и ее храма она оставалась с шестью ребятишками с весны до поздней осени на берегу реки. В долгие мучительные ночи одиночества, когда село пряталось в кодрах и околичане дичали там в бездомности, она чувствовала себя воином, охранявшим обжитые Околиной кручи, могилы предков, храм, наливающиеся соком гроздья. Бедная Екатерина! Никогда, даже в самые черные дни, не могла себе представить, что настанет день, когда она пройдет с детьми по селу, как по бесконечной, опустошенной хмелем пустыне…