Бекар - [15]

— Мальчик хочет в Тамбов... — и когда дверь за Аней захлопнулась, ударил неожиданно и резко.

Василий, не устояв на ногах, слетел с лестничного пролета на площадку и, потеряв шапку, сильно ударился головой о стену. Сознание замутилось до тошноты. Зрение ещё полностью не восстановилось, но следующие несколько ударов погрузили его в полную темноту... Он успел только пожалеть об одном: что ни разу не ударил. И уже не слышал, как Вознесенский, очень похожий в этот момент на шакала из мультфильма «Маугли», захихикал, взяв руку Василия:

— Ну что, проверим музыкальные пальчики? Пальчики-баянчики!

Он положил безвольную кисть на ребро ступени и со всей силы опустил на неё подошву ботинка.

Огненный фонтан боли прошил темноту перед глазами Василия. Дальше он уже не воспринимал происходящее абсолютно. И прежде чем озверевший Брагин вдруг замер, осознав мерзость происходящего, Вознесенский успел попрыгать на второй руке Василия, превращая кости в осколки. Всё это длилось не больше двух минут, затем наверху распахнулась дверь, к на площадку вышел отец Ани.

— Дёргаем! — крикнул полоумный Макс, и Брагин рванул за ним, в два прыжка преодолев пространство до входной двери.

— Стойте, изверги! — но они этого уже не слышали, как не слышал и Василий.

В ушах у него совершенно автономно, но очень чётко звучала тема нашествия из седьмой симфонии Шостаковича. Она нарастала до пульсирующей боли, а когда ему сделали укол, как-то незаметно и плавно перешла в «Болеро» Равеля, чтобы потом затихнуть совсем. Музыка уходила...

На улице Брагин вдруг остановился и врезал хохочущему сквозь одышку другу. Макс сел в сугроб и, вытирая кровь с губы, оскалился:

— Витёк, ты чё?

— Ты ему руки сломал!

— Да он этими руками твою тёлку лапал!

— Без тебя бы разобрался! Ты безбашенный, Возя, садист! — Брагин плюнул и пошёл своей дорогой.

— А ты добрый, белый, пушистый и летаешь! Сам-то ему репу не хило помял! — обиженно крикнул вслед Вознесенский.

7

Василий окончательно пришёл в себя, когда хирург Сергей Иванович вместе с медсестрой Валентиной Ивановной гипсовали ему обе кисти. Первое о чём подумал: «А как теперь ходить в туалет?» — и нешуточно от этого расстроился. Не просить же кого-то расстёгивать ширинку! В голове ощущался пластилин, который сам из себя что-то лепил, отчего сильно подташнивало.

— О! Герой пришёл в сознание. Как самочувствие? — улыбнулся врач.

— Не знаю, — честно сообщил Василий.

— Ну да, мало тут никому не покажется. Сотрясение плюс десять переломов! Все пальцы, кроме больших, и ещё лучезапястные! В каком гестапо ты побывал?

— Да тут, недалеко, — попытался пошутить, но вдруг понял самое главное: — Играть смогу?

— Футбол, хоккей, шахматы, теннис, подкидной дурак, преферанс — никаких проблем! Не сразу, конечно...

— На фортепиано?

Хирург замер, заметно растерялся. Профессиональную деловитость в глазах сменило сочувствие. Но он довольно быстро нашелся:

— Так это ты, Вася, наш колхоз на всю область прославил? Говорят, у тебя золотые руки...

— Я про ваши то же самое слышал.

— А! — подмигнул доктор. — Резать — не клеить! Но ты нос не вешай. «Повесть о настоящем человеке» читал?.. Там лётчик Маресьев без ног летать смог.

— Читал, — скептически произнес Василий.

— И в отрицательном следует находить положительное. Десять переломов дают тебе освобождение от воинской службы.

— Это меня как раз не радует.

— Ты что, не современный молодой человек?

— Выходит так.

— Тогда тем более не имеешь права сдаваться. Валь, заканчивай, у меня там ещё клиент с рассечённой губой дожидается. Может, шить придётся, — врач одобряюще посмотрел на Василия. — А одному ты, получается, врезал?

— Как врезал? — удивился Василий.

— Да сидит там у меня один... Вознесенский Максим Леонидович... дожидается, а заодно рассказывает участковому, как ты ему губу повредил, а Брагин тебе за это нанес несколько профессиональных ударов в голову, после чего ты упал и поломал себе обе кисти и восемь пальцев. Как в том анекдоте: и так восемь раз. Так зацепил ты его?

— Хотел бы.

— Понятненько, сейчас с тобой закончат, но я вынужден оставить тебя в стационаре на ночь, всё-таки сотрясение. Мы тебя немножко покапаем, а утром посмотрим.

— А домой нельзя?

— Вась, тебя в полуобморочном состоянии вырвало, вон Валентине Ивановне досталось...

— Извините, — смутился Василий.

— Ничего, — только-то и сказала молчаливая медсестра.

— В коридоре сидит Аня и твои родители, ненадолго я к тебе их пущу.

— Спасибо, Сергей Иванович.

— Да не за что.

Однако сейчас ему больше всего хотелось остаться одному. Возникло странное и неотвратимое чувство мощного перелома, после которого его жизнь должна пойти иным руслом. Не было обиды или разочарования, но нужно было свыкаться с новыми обстоятельствами. Что произошло — то произошло, и удивительно — Василий вдруг понял, что ему стало легче. Легче потому, что, не взирая на внешнее поражение, подспудно он осознавал победу внутреннюю. В том числе — над самим собой. И сейчас ему нужно было побыть одному, да не получалось.

Труднее всего оказалось успокоить отца, который обещал сломать руки обидчикам и их родителям. Метался по палате, выкрикивал ругательства, но Василий в ответ твердил своё: