Бегуны - [30]

Танец живота

После ужина официант поспешно подал кофе, а затем отступил вглубь зала, за стойку, ему тоже хотелось посмотреть.

Мы невольно понизили голос: свет медленно гас, и в зал выбежала девушка — минут пятнадцать назад я видела как она курила у входа в кафе. Теперь танцовщица остановилась среди сидевшей за столиками публики, тряхнула черной гривой волос. Глаза у нее были сильно накрашены, вышитый блестками лиф ослепительно переливался всеми цветами радуги — на радость любому ребенку, особенно девочке. Браслеты на руках позванивали и позвякивали. Длинная юбка стекала с бедер к босым ступням. Девушка была очень красивой, зубы сияли неправдоподобной белизной, а под ее дерзким взглядом было невозможно усидеть на месте — хотелось встать, начать двигаться, хотя бы закурить. Девушка танцевала под звуки бубнов, и бедра ее красовались, обещая дать отпор каждому, кто посмеет усомниться в их чарах.

Наконец кто-то из туристов принял вызов и смело присоединился к танцу, шорты мужчины плохо сочетались с блестящим нарядом девушки, но он старался, упоенно крутил бедрами, а приятели, оставшиеся за столиком, возбужденно топали и свистели. Потом встали и пошли танцевать еще две девушки — обе в джинсах, худые как щепки.

Этот танец в дешевой забегаловке был священнодействием. Так нам показалось — мне и той женщине, моей спутнице.

Когда зажегся свет, оказалось, что мы обе смущенно смахиваем с глаз слезы. Подвыпившие мужчины посмеивались над нами. Но я уверена, что женское умиление ближе к пониманию этого танца, чем мужское возбуждение.

Меридианы

Женщина по имени Ингеборг путешествовала вдоль нулевого меридиана. Сама она родом из Исландии, а экспедицию свою начала на Шетландских островах. Ингеборг сетовала, что, разумеется, ей приходится отклоняться от прямой: маршрут целиком и полностью зависит от дорог, курсов кораблей и железнодорожных путей. Но она старалась придерживаться принципа «все время на юг» и зигзагами лавировала вокруг этой линии.

Ингеборг говорила так живо, с таким энтузиазмом, что я не посмела спросить, зачем ей все это. Впрочем, известно, что отвечают в таких случаях: мол, почему бы и нет?

Слушая ее, я представляла себе каплю, скатывающуюся по поверхности земного шара.

И все же затея эта меня тревожит. Меридиана-то не существует.

Unus mundus [42]

У меня есть подруга, поэтесса, которой, увы, никогда не удавалось заработать на хлеб своими стихами. Кто протянет на одни стихи? Поэтому она пошла работать в турагентство: блестяще знавшая английский, стала возить группы американских туристов. Это получается у нее великолепно, даже самые требовательные клиенты остаются довольны. Встретив группу в Мадриде, она летела с ней в Малагу, затем плыла на пароме в Тунис. Туристов обычно бывало немного — человек девять.

Она радовалась этим поездкам — раз в две-три недели. Любила хорошенько выспаться в шикарном отеле. Экскурсии она водила сама, поэтому ей приходилось много читать. Писала она украдкой. Знала, что, если в голову пришла какая-нибудь особенно интересная мысль, фраза или ассоциация, ее следует немедленно записать, иначе та исчезнет навсегда. С возрастом память начинает подводить, в ней образуются дыры. Моя подруга вставала и шла в туалет — записывала там сидя на унитазе. Порой писала на ладони — пользуясь мнемотехникой, только первые буквы слов.

Она не была специалистом по арабским странам и их культуре, но утешала себя тем, что ее туристы, мол, тоже не профессионалы.

— Не стоит мудрить, — говорила моя подруга. — Мир — един.

Да специалистом быть и не требовалось, достаточно иметь воображение. Порой, когда в путешествии возникала заминка — например, в джипе обрывался тросик и приходилось торчать в какой-нибудь дыре, — она должна была чем-то занять группу. И моя подруга принималась рассказывать туристам всякие истории. Все ждали этих минут с нетерпением. Одни байки она заимствовала из Борхеса — слегка приукрашивая их, драматизируя. Другие — из сказок «Тысячи одной ночи» (но и тут непременно добавляла что-нибудь от себя). Говорила, что надо найти историю, которую не успели экранизировать, — оказывается, такие еще остались. Моя подруга всему придавала арабский колорит, в мельчайших деталях описывала одежду, блюда, масть верблюдов. Вероятно, ее слушали не слишком внимательно: когда пару раз она напутала с историческими фактами, никто не обратил внимания, поэтому в конце концов она перестала придавать им значение.

Гарем (рассказ Менчу)

Никакие слова не способны описать лабиринты гарема. А раз слова бессильны, то, может, нам помогут соты в улье, извилистая система кишок, человеческие внутренности, слуховые ходы, спирали, тупики, аппендиксы, мягкие округлые туннели, заканчивающиеся на пороге тайной комнаты.

Центр упрятан глубоко, словно в муравейнике: это устланная коврами матка — покои султанши, окуренные благовониями, охлажденные водой, которая превращает подоконники в русла ручейков. Рядом — комнаты сыновей-подростков, они ведь, по сути, тоже еще женщины — прильнув к женской стихии, дожидаются, пока меч инициации рассечет жемчужный околоплодный пузырь. Дальше открываются внутренние дворики со сложной иерархией клетушек для наложниц: женщины наименее желанные возносятся наверх, словно их забытые мужчинами тела загадочным образом обращаются в ангельские, старухи — те обитают под самой крышей: их души скоро окажутся на небесах, а тела, некогда столь привлекательные, ссохнутся, точно корень имбиря.