Бегство от запаха свечей - [155]

Теперь я сидела в двенадцатом ряду и плохо видела тех, кто был в президиуме. Длинный стол президиума, покрытый бордовым бархатом, стоял на сцене, и первые ряды кресел в зале отстояли от него, по меньшей мере, метров на восемь.

Зал бы убран по-праздничному. За спиной президиума на стене висели портреты Маркса, Энгельса, Ленина, Сталина и Берута. В правом углу зала было установлено громадное изображение рабочего с молотом в руке. Рядом транспаранты с лозунгами на темы дня. На одном из них я прочла: «Шестилетний план – план изобилия».

– Задача в том, товарищи, чтобы все стройки включились в социалистическое соревнование. Ударники, бригадиры, мастера. Именно это – залог выполнения и перевыполнения шестилетнего плана, – закончил свое выступление старший инспектор, направленный к нам в трест по партийной линии для организации соревнования.

Прения закончились. Секретарь объявил перерыв.

– Что сегодня еще в повестке дня? – спросила я у Мендраса, который выглядел здесь маленьким и незаметным.

На собрания он приходил обычно в однобортном пиджаке, широченных брюках и плохо завязанном галстуке. На стройке, в рабочем комбинезоне, он казался выше, стройнее.

– Прием кандидатов в партию, – ответил Мендрас. – Очень есть хочется. Надо будет внести предложение, чтобы в дни собраний буфет закрывали позже. Заседать на голодный желудок – не на мои нервы. Ну, а в соревнование мы, разумеется, включимся. И победим. Сегодня, когда я относил отчет, краем уха услышал, что в третьем квартале у нас самая высокая производительности. В четвертом будет так же.

– Надо было сразу заявить, что мы согласны.

– Заявим после собрания. А то выйдешь на трибуну и, хочешь не хочешь, начнешь нести околесицу. Если б можно было говорить с места, я бы сказал.

– Вы голодны? Вот возьмите, – я открыла портфель. – Совсем забыла, что у меня тут кило колбасы. Купила перед собранием.

– Колбаса? Не откажусь, люблю плотную пищу. Но как же без хлеба? – тут же огорчился Мендрас.

– Ну, знаете! Где сказано, что нужно обязательно с хлебом? Отломим по куску и съедим. Мне так даже больше нравится.

После перерыва приступили к приему кандидатов. Их было пятеро.

– Вот заявление товарища Венцека. Сварщик. Работает у нас четыре года. Хороший специалист. Раньше, правда, выпивал немного, но теперь исправился. Рекомендуют его товарищи Марыняк и Рыфик. Есть предложение, чтобы Венцек рассказал свою биографию.

Биография была краткой, хотя Венцек прожил на свете пятьдесят пять лет. В родном селе в Келецком воеводстве он окончил школу-четырехлетку, затем поступил учеником в кузницу. После армии в деревню не вернулся – их было в семье семеро, а земли всего полторы десятины. Одно время кузнечил, потом поступил на стройку, выучился на сварщика и проработал на одном предприятии до тридцать девятого года. Во время оккупации его вывезли на работу в Германию. После войны вернулся, узнал, что вербуют людей на Западные земли, и приехал. С 1946 года живет во Вроцлаве.

– Вопросы есть?

Венцек стоял лицом к собранию. Под черным выходным пиджаком – джемпер из некрашеной овечьей шерсти. Руки за спиной. Волосы с проседью. Светлые глаза под черными мохнатыми бровями.

Он был взволнован. О себе рассказывал спокойно, но теперь заметно нервничал.

– Что вас побуждает вступить в партию? – Кто-то в последнем ряду задал традиционный вопрос.

– Тут многое можно сказать, – медленно заговорил Венцек. – Я всю жизнь тяжело работал и знаю как следует только свое ремесло. А выступать не очень умею. Нас и до войны агитировали и после тоже. Всяко бывало. Я работал, но уважения к себе не видел. А теперь знаю, что есть партия, которая уважает таких, как я, простых рабочих людей. Это хорошо, и я хочу, чтобы так и было.

Мне такое объяснение понравилось. Чувствовалось, что Венцек говорит от души. Его приняли единогласно.

Не все кандидатуры были столь же бесспорными, не все шли в партию по глубокому убеждению, но все же такие, как Венцек, преобладали.

Один из них рассказал о своем родном селе у подножья Карпатских гор. Там не было ни электричества, ни школы, ни врача. В школу, кто мог, посылал детей за шесть километров, к врачу возили – да и то лишь те, кто побогаче, – только когда человек был при смерти. Его мать родила пятерых детей на печке, а при шестых родах умерла. Недавно он побывал в родных местах. Построена школа, проводят электричество, есть врач. Вот правда новой действительности, ради который стоит жить и трудиться.

Я переживала все наравне с вновь вступавшими. Радовалась, когда говорил человек честный и прямой, огорчалась, уловив фальшь в чьих-нибудь словах.

Было уже начало десятого, а еще не все кандидатуры обсудили. Устала я ужасно. Должно быть, слишком внимательно следила за ходом собрания, слишком волновалась.

В воздухе висел сизый табачный дым. Мендрас беспокойно ерзал на стуле.

– Вам нечего курить? Если хотите, у меня есть сигареты.

– Очень хочу, – ответил он шепотом. – Я, кажется, готов закурить даже сено.

Заведующая социально-бытовым отделом рассказывала о том, что побудило ее вступить в партию, словно отвечая хорошо вызубренный урок. Это была холеная женщина лет сорока с небольшим, на ней был изящный синий костюм, хорошие туфли на высоком каблуке, только крашеные волосы цвета соломы явно старили ее, несмотря на замысловатую прическу. Её у нас не любили за равнодушное отношение к людям. Уже дважды партийная организация обсуждала плохую работу социально-бытового отдела. Заведующую забросали вопросами, и у меня создалось впечатление, что народ против ее кандидатуры.