Бегство от запаха свечей - [157]

– Дубинская права. Если этот дом надо сдать к Первому мая, следующий – в августе, а последний в ноябре, необходимо обеспечить бесперебойное снабжение материалами, – поддержал меня один из инспекторов, молодой неряшливый мужчина с гнилыми, почерневшими зубами.

Управляющий сдвинул шляпу на затылок и встал со словами:

– Кроме графика работ, составьте также график снабжения материалами. Один экземпляр передайте мне. То, что вам завезут, будем вычеркивать. Имейте в виду, что это стройка государственного значения. Делами «Архимеда» и, в частности, нуждами его коллектива интересуется лично товарищ Берут. Один из тех, что были здесь, – его секретарь. Он будет приезжать каждый месяц.

Мы с Мендрасом остались одни – взволнованные и расстроенные. Одно дело работать на обыкновенной стройке, с приемлемыми сроками и привычным порядком, и совсем другое – на стройке, которой интересуются решительно все.

Я принялась за составление сводок и графиков, Мендрас отправился проверять состояние работ.

Через несколько дней нам прислали из треста транспарант с надписью: «Дом будет сдан к 1 мая 1951 года». Мы поняли, что дело нешуточное, придется уложиться в срок.

Поездки в трест, в торговые организации и в «Архимед» отнимали у меня большую часть дня. Для замеров, подсчетов и составления нарядов времени не оставалось. Приходилось делать это после работы. Я уходила со стройки поздно вечером. Нам прибавили рабочих – девять человек.

Каждый понедельник утром, по пути в трест к нам заглядывал управляющий. Он пожимал мне руку, спрашивал, как дела, и ехал дальше.

Выражение «дожить бы до весны» приобрело для нас особое значение. Погода была теперь то врагом, то союзником. В мороз, метель или дождь трудно было работать, не снижая темпа. Кровельщик обосновался в подвале, отведенном в проекте под прачечную. У штукатуров было все в порядке – они сидели в отапливаемых помещениях. Но тем, кто работал в эти дни на кранах и у бетономешалки, приходилось туго. Теплая одежда сковывала движения, а придя в столовую погреться, они тут же, разомлев, засыпали.

– Как только чуть потеплеет, – говорила я, – дело пойдет веселее.

– Как только чуть потеплеет, – мечтал Мендрас, – настелим кровлю и перейдем к отделочным работам.

Группа рабочих, заменявшая деревянные балки перекрытий железобетонными в доме, который предстояло сдать в августе, никак не могла спастись от холода. Там так дуло и сквозило, что они жаловались: того и гляди головы поотрывает.

– Как только чуть потеплеет… – мечтали все как один, а те, что постарше, добавляли: – Теперь работают круглый год. А до войны тоже не могли тепла дождаться – зимой-то работы не было.

На стройку наведался председатель месткома Поллак. От него досталось всем.

Мы с Мендрасом услышали:

– И это вы называете столовой? Даже не побелено. А горячая вода где? Как не стыдно, члены партии, а не можете обеспечить людям элементарных санитарных условий! Места хватает. Можно сделать отдельно столовую и отдельно раздевалку с умывальней. Грязь такая, что смотреть противно!

Я молчала. Побелить могли, факт. Оправданий не было. Не ссылаться же мне на неопытность!

Те, кто работал на бетономешалке, грелись у печки.

– Где у вас ватники? – спросил товарищ Поллак.

– Дома, – ответил рабочий, одергивая старый, потертый пиджачишко. – На работу таскать сойдет и этот, а ватник жалко, слишком хорош.

– Вы что, рехнулись? Для чего, по-вашему, выдают на зиму стеганую спецодежду? Ваше же здоровье берегут. Завтра приду проверю. Кто будет без ватника, тому он, значит, не нужен, и на следующую зиму ему не дадут.

Зима отступала медленно и изрядно нам надоела. Я мерзла наравне со всеми, по-настоящему тепло было только дома.

Мама получила письмо от бабушки из Ченстохова. Два дня она носила его с собой, не говоря ни слова. Наконец, не выдержала:

– Стефан говорил тебе, что на пасху мы поженимся? Это вопрос решенный. Жить будем у него. А что делать с этой квартирой? Может быть, продать?

– Ну, знаешь, мама! Если ты не будешь здесь жить, ко мне переедет пани Дзюня. Она мне обещала. Как так можно? Ведь это моя квартира.

– Я полагала, ты будешь жить с нами, хотя, впрочем, Стефан сразу сказал, что ты не захочешь. Ну раз так, то все в порядке.

Дня через два, вернувшись вечером домой, я увидела в передней большую плетеную корзину и несколько чемоданов. Что это значит? Неужели кто-нибудь приехал? Пока я раздевалась, открылась дверь кухни, и оттуда выплыла бабушка Войтковская собственной персоной.

– Бабушка, ты? Я понятия не имела, что ты собираешься к нам.

– Да, я приехала. Причем насовсем.

Мы вошли в кухню. Я налила себе супу, взяла ложку и начала есть. Почему мама так поступает? Никогда ничего не скажет прямо, вечно какие-то выверты. Я была ошарашена, но решила ни о чем не спрашивать.

– Молчишь?! Больно горда стала, – прошипела бабушка. – Чересчур в себе уверена.

– Я взрослая, совершеннолетняя, сама зарабатываю себе на жизнь. Почему мне не быть уверенной в себе? – спокойно и внятно произнесла я.

– Я здесь наведу порядок! Мама выходит замуж, пусть. А ты что, думаешь, это можно назвать домом? Тут у вас хуже, чем в гостинице! Каждый приходит, когда ему вздумается. Порядка никакого. Какая-то пани Дзюня роется в комодах и гардеробах. На что это похоже?