Бегство от мрачного экватора. Голоса старого моря - [5]

Эти эпизоды образуют самостоятельную линию, непосредственно с сюжетом почти не связанную, своего рода «репортаж в романе», и то, что писатель счел необходимым ее ввести и развить до логического финала, показывает глубину и основательность аналитического подхода автора к историческим реалиям, подсказавшего ему нестандартное художественное решение темы «экспорта революции», который осмыслен как догматизм навыворот, забвение диалектики, творческих начал революционной стратегии и тактики. Тем не менее и эта акция патриотов, авантюристическая по сути, хотя и продиктованная чистым порывом, вписывается у Н. Льюиса в общую панораму революционного брожения в стране, набросанную отдельными разрозненными, но плотными мазками, в конечном счете складывающимися в единое целое. Завершающий штрих в картину вносит найденная автором с поистине журналистским чутьем ударная концовка. Едва успевает закончиться очередной переворот и новоявленный диктатор начинает по радио обращение к нации, как его речь прерывается, и голос молодого повстанца, которому удалось на миг прорваться к микрофону, произносит на всю страну: «Да здравствует сопротивление! Да здравствует революция!»

Если этот эпизод писатель придумал, то остается лишь подивиться точности его творческого воображения, потому что такой случай был на самом деле — во времена Батисты на Кубе, когда группа молодых революционеров захватила радиоцентр и один из них, ставший после революции национальным героем, успел на три минуты выйти в эфир, а затем был убит (Евг. Евтушенко написал об этом сильное стихотворение «Три минуты правды»). Но кажется маловероятным, чтобы Н. Льюис, неоднократно бывавший на Кубе, не знал об этой героической страничке сопротивления, так что финал романа говорит не о наитии, а о позиции автора, который сознательно подводит читателя к ассоциациям со «страной победившей революции», проявляя незаурядное умение извлекать из конкретного случая заключенный в нем обобщенный смысл.

Такое же мастерство освещения отдельного факта в широком социально-временном контексте свойственно и очерковым книгам писателя, достойное место в ряду которых заняли недавно вышедшие из печати «Голоса старого моря».

«За те три года, что я пробыл на фронте, в Англии все изменилось неузнаваемо. Должно быть, в поисках минувшего я и попал в Испанию — страну, которую я в некотором роде знал лучше, чем свою собственную.

Испания стала мне второй родиной, и я не раз приезжал туда при малейшей возможности», — говорится в авторском предисловии к книге, представляющей собой рассказ о трех летних сезонах, которые писатель в 1949–1951 гг. провел в Фароле — каталонской рыбацкой деревне на средиземноморском побережье страны.

Жанровые особенности очерковой книги сочетаются здесь с несколько ностальгическими интонациями и «комментарием из будущего», присущим воспоминаниям, а также с сильным элементом популярного этнографического эссе: как убедится читатель, солидное место в книге занимают описания облика, уклада, нравов, обычаев, верований и суеверий жителей двух соседних деревень — рыбацкого Фароля и земледельческого Сорта, — а также некоторых других испанских местечек, куда автор попадает со своими добрыми приятелями Себастьяном, мастером на все руки, и доном Альберто, последним отпрыском родовитого семейства.

Этот образец документальной прозы Н. Льюиса отмечен тем же стилистическим своеобразием, что и его зрелые романы, начиная с посвященного испанской теме «Дня лисицы». И здесь автор опирается на подтекст, недоговоренность, разворачивая размеренное, суховатое, окрашенное скрытой иронией повествование. Поэтому общая идея книги, ее философское содержание выходят за рамки по видимости нейтрального и традиционного, лишенного оценочно-эмоциональных тонов последовательного изложения событий и наблюдений, хотя вырастает именно из такого изложения. Как следствие возникает впечатляющая в своей документальной достоверности, выверенная до мелочей и одновременно обобщенная картина поэтапного размывания и крушения патриархально-общинных отношений в Фароле и Сорте (представляющих старую Испанию в миниатюре) под натиском послевоенного буржуазного развития страны с его всепроникающим и исподволь растлевающим «честный рыбацкий люд» и сортовских крестьян-земледельцев духом наживы.

Этот дух олицетворяет в книге предприимчивый спекулянт, нувориш и «король черного рынка» Хайме Муга, превращающий побережье в прибыльную зону отдыха для иностранных туристов, взыскующих «примитива» и средиземноморской экзотики. Наблюдения рассказчика впечатляют тем больше, что между скрупулезно протоколируемыми переменами во всех сферах жизни Фароля и Сорта лежат два сравнительно длинных отрезка времени, и оттого сами перемены воспринимаются неожиданней и выразительнее. Всем сердцем отвергая происходящее, показывая, как с новыми веяниями из жизни понемногу уходит освященный самой природой общественный уклад и порожденные им типы, а люди мельчают и утрачивают самобытность, автор в то же время честно свидетельствует об объективном характере этих изменений, их закономерности и необратимости. И вместе с рассказчиком читатель вынужден признать: да, приостановить коммерческое освоение побережья не могут ни рвение землевладельца патриархальной закваски дона Альберто, этого симпатичного обломка феодальной эпохи, который в беседах с автором неустанно и яростно поносит и феодализм, и капитализм, ни старейшины рыбацкой деревни, ни даже господствующая церковь в лице колоритнейшего отца Игнасио, вкладывающего в увлечение археологией куда больше души, чем в отправление своих прямых обязанностей.