Беглый дедушка - [26]

Мы же с дедом намеревались подсушиться до прихода мамы, чтобы ее расстроить только словами, без картинки. Зайдет она после работы – а мы такие сухие и веселые. И с паспортом.

Да, сначала следовало порадоваться паспорту. Радующийся человек сохнет быстрее, это было подмечено еще древними греками. У них даже приветствие было – «радуйся», то есть просыхай от слез.

Развязал дед узелок, и приготовился радоваться. Похоже, паспорт был на самом дне, а сверху дед прикопал его нейтральным грунтом, как кот какашку. Раскапывает дед узелок, и смеется.

– Чего ты так смеешься, дедусь? – спрашиваю.

– Того, что через несколько секунд стану человеком, – в тон отвечает мне дедусь.

– А что, без паспорта ты не человек? – задаю я вопрос.

Дед остановил раскопки, смахнул с лица пыль веков, посерьезнел лицом, и говорит:

– Ты парень взрослый, Сережа, я буду с тобой говорить, как с равным, хорошо? Ну и хорошо, – тут он замолчал, вспоминая слова.

Вид у него стал такой, что я чуть не посочувствовал: «Что, дедушка, забыл? Ну не расстраивайся, я верю, что ты учил. А давай-ка вместе: шла с базара кошка…»

Но не посочувствовал. Просто подождал дедовых слов, и они случились.

– Дело в том, – начал дед, вспомнив текст, – что у меня экскурсия завершается. Понимаешь, я очень хотел сходить… туда, куда сходил. И мне кажется, что поход закончился. Паспорт для меня вроде как билет обратно, в прежнюю жизнь.

Тут он снова замолчал, а я сказал:

– Сложный текст.

– Сложный, – подтвердил дед, – А ты, Сережа, зачем-то покрываешься сарказмом и издевкой, взрослея не по часам, но по минутам. Это не есть обязательно, Сережа.

– Взрослеть не обязательно? – спросил я.

– Сарказметь не обязательно, – сказал дед, – Сарказм – это недостаток энергии.

Что такое сарказм, я не знал. Но недостаток энергии ощущается неимоверный, она вся у меня уходит на внутренний рост.

Мне даже снова захотелось поглядеть на себя в зеркало – как там насчет усов.

– Можно взрослеть, не костенея, – сказал дед, – Я тебе потом объясню, как.

– Потом или никогда? – спросил я, вспоминая дядино «спроси у меня как».

– Просто потом, – сказал дед, – Но ты не робей, ты жди, держи паузу. Бывают неловкие паузы, а бывают ловкие. Детство – это время относительно ловких пауз, ты не находишь?

С меня капало, и ничего ловкого в этой паузе я не видел. Когда стоишь в луже, то никакой взрослости не хватит, чтобы её высушить. Радуйся тут, не радуйся…

– Очень мокрая пауза, – сказал я, и задал вопрос по теме, – А куда ты ходил на экскурсию, дедушка?

Не поднимая глаз, дед сказал:

– В быдло ходил. Хотел побыть быдлом… не знаю, получилось ли. Похоже, что не получилось.

Я ничего не понял. Это был как раз тот случай, когда нужен возраст, чтобы понять слово. Можно сто раз прочитать его значение в словаре, но все равно не поймешь, пока сам не попробуешь. Вот дед и попробовал, а я пока нет.

Глядя на деда, я заметил, что он все-таки опечален неудачей своего путешествия.

– Если не получилось, – посочувствовал я деду, – то останься, побудь еще быдлом. Я верю, у тебя получится.

Дед посмотрел на меня с сомнением – понимаю ли я, что говорю. Но я уже достаточно повзрослел, чтобы говорить не понимая. Главное – это сочувствие, а я за последние пять минут деду уже три раза сочувствовал.

– Спасибо, – сказал дед, поняв, что я говорю искренне, хоть и без понимания отдельных слов, – За веру и за совет спасибо. Вижу, ты всегда готов помочь человеку… как можешь.

– Советом-то всегда могу, – сказал я, – Мне даже можно значок прицепить, как у дяди Вадима, «хочешь похудеть, спроси у меня как».

– Каких как? Зачем? – не понял дед, – Не нужны мне его каки для похудения.

– У тебя там обратный билет, – показал я пальцем на узелок, потому что не понял дедова непонимания.

Дед махнул рукой, мол, проехали, и снова нырнул в узелок. Они словно срослись, как болт с гайкой. Смотрел я на них обоих и думал, что дед все-таки нестандартная личность. Настолько нестандартная, что даже участвовать в конкурсе нестандартных личностей ему бы не дали. Пригласили бы сразу в жюри. Возможно, даже председателем.

А еще я подумал, что люди кучкуются по похожести. И во мне тоже есть кое-что нестандартное, раз мы с дедом тоже скучковались.

Пошуршав неизвестными штучками, ненужными фиговинками и непонятными бумажками, дед вынырнул из узелка. Теперь в левой руке он держал сам узелок, а в правой паспорт. Это напомнило мне какого-то русского царя: у того тоже в одной руке было что-то круглое, напоминающее дедов узелок, а в другой палка. Паспорт никак не напоминал палку, но это мне не напоминал. Для деда он, похоже, был той самой волшебной палочкой, которая должна вернуть ему память о прежней жизни. И даже саму прежнюю жизнь. Мне стало жутко интересно – что за жизнь такая была у моего деда, если даже в сломанный дом он полез ради её возвращения!

Дед показал мне паспорт издалека. На паспорте была обложка с гербом, так что теперь дед вообще был как царь.

– Вот! – торжественно сказал дед, – Теперь я с вами!

Это тут же напомнило мне одну сценку, в которую мы с мамой вляпались на улице, едва повеяло первым теплом в этом году. Какие-то парень и девушка остановили нас во дворе, и попытались рассказать маме про Бога. Маме, регулярно спасающей людей, такие разговоры не требовались, но она была, в конце концов, русской интеллигентшей. Она долго терпела, но когда парень, воодушевленный маминым молчанием, провозгласил: «Теперь вы с нами!», мама взяла меня за руку и сказала: