Бегемот. Структура и практика национал-социализма 1933 - 1944 гг. - [199]

Теория права и практика в одинаковой мере претерпевают решающие изменения в период монополистического капитализма. Правило общего закона уже является невозможным. Когда государству противостоит лишь одна сторона, монополия, бессмысленно устанавливать общую норму. Индивидуальная мера становится единственным адекватным выражением воли суверена. Она не разрушает принципа равенства перед законом, поскольку законодатель сталкивается с индивидуальной ситуацией. Немецкое законодательство в веймарский период поэтому вводило специальные меры для определенных монополистических предприятий, как например чрезвычайный указ президента рейха 13 июля 1931 г., запрещающий применение процедур банкротства против банка Darmstadter. Специальная мера была введена для одной влиятельной монополии, потому что один только этот банк был в опасности, а продолжение его существования считалось необходимым.

Дискуссии о формальной структуре закона в Германии перед Первой мировой войной оставались в пределах сферы теории, потому что судебный надзор за законодательством не признавался. После войны тем не менее Верховный суд Германии неожиданно приобрел право надзора, и то, что было академической дискуссией, стало жизненно важной политической проблемой. Верховный суд руководствовался на этом своем новом пути желанием санкционировать существующий режим собственности. Все его решения в этом направлении были связаны с вопросом, нарушает ли данный закон статью 153 веймарской конституции, обеспечивающую право на собственность.

После войны позитивистский подход предшествующего периода стал угрозой положению монополий. Естественное право стало еще раз центральным пунктом дискуссий. Карл Шмитт, например, стремился принять американскую доктрину «внутренних ограничений на право вносить поправки». Судьи немецкого Верховного суда следовали за подобным ходом мыслей в 1924 г., когда, на собрании (а не на регулярной сессии суда) с целью обсуждения первого чрезвычайного указа о налогах, они приняли решение:

«Эта идея доверия стоит за пределами частного закона, за пределами любого единственного в своем роде положительного юридического предписания. Никакая правовая система, которая заслуживает такого благородного имени, не может существовать без этого принципа. По этой причине законодательный орган не должен использовать свою власть для того, чтобы мешать действиям, которые настоятельно требуют доверия. Был бы нанесен серьезный урон престижу режима и чувству справедливости, если бы кто-нибудь, основывая свое требование на новом законе, проиграл бы свое дело в суде, потому что его ссылка на закон нарушала бы доверие».[872]

Они тогда заявили, что должник, который основывал свое требование на чрезвычайном указе о налогах, проиграл бы его дело, потому что его иск против кредитора был бы безнравственным.

Невыраженное естественное право приходилось применять без ограничений и задержек. Период с 1918 по 1932 г. характеризовался почти универсальным одобрением доктрины свободного усмотрения (freirechtsschule), разрушением предсказуемости и рациональности закона, ограничением системы договоров (замененной частично идеей командования), победой правовых стандартов поведения над истинными правовыми нормами. Правовые стандарты поведения изменили всю правовую систему. Они давали судье крайне широкие полномочия принимать решения по своему усмотрению, и они разрушили черту между судебной властью и администрацией настолько, что административные политические решения приняли форму нормальных судебных решений.

Правовые стандарты поведения помогали монополистам. Индивидуальная норма предсказуема для монополиста, потому что он достаточно силен, чтобы обходиться без формальной рациональности. Мало того, что рациональный закон является для него ненужным, часто он представляет собой оковы для полного развития его производительных сил или, еще чаще, для ограничений, которых он может желать; рациональный закон, в конце концов, помогает слабым. Монополист может обойтись без помощи судов, так как его возможность командовать является удовлетворительной заменой. Его экономическое могущество позволяет ему навязывать свои желания потребителям и рабочим даже в рамках формы договора. Стандартные монополистические договоры перекладывают все мыслимые риски на потребителя, который должен выполнять все обязательства закона.

Национал-социализм полностью разрушает всеобщий характер закона, а вместе с ним независимость судебной власти и запрет на обратное действие закона. Правовые стандарты поведения приобретают гораздо большее значение, чем прежде, потому что даже ограничения, установленные парламентской демократией против требований монополии, даже такие недостаточные, какими они, возможно, были, были убраны. В силу самой своей неопределенности правовой стандарт поведения служит тому, чтобы привести предшествующее национал-социализму право в соответствие с требованиями новых правителей. Национал-социализм постулирует полное подчинение судьи закону, но стандарты поведения позволяют ему вводить политические элементы даже тогда, когда они находятся в противоречии с позитивным законом. «Принципы национал-социализма имеют прямое и исключительное значение для применения и административного исполнения общих стандартов поведения судьей, прокурором или преподавателем права».