Бегемот (сборник) - [5]

Оставил вместо себя этакого петрушку и исчез.

И они начинают его потрошить, а ты смеешься, наблюдая со стороны, как у них здорово все это получается.

А про себя думаешь: «Вот бараны! Я – настоящий – совсем не такой и не очень-то вам понравлюсь».

Долго так продолжалось. Все считали меня за придурка, и всех это устраивало.

Вот только замначпо меня раскусил.

О-о-о, это была сказочная сволочь.

Он меня понял.

Он увидел меня.

Я ему поначалу предложил обычную схему: «дурак, ваше благородие!» – а он вдруг говорит: «А вы, Петровский, собственно говоря, совсем не тот, за кого вы себя выдаете».

И тут мне стало не по себе. Страшно стало, холодом обдало предстату, и засосало там, где и должно в таких случаях сосать.

И я понял, что вот сейчас-то меня и будут препарировать по-настоящему. Со знанием дела. Я почувствовал, что передо мной хирург, вдохновенный мастер, умная, беспощадная бестия. И я буду стоять перед ним бестолочью, а он будет отрезать от меня по кусочку, разворачивать его и объяснять мне мое же устройство.

Внутреннее и неповторимое.

– Где вы тут у нас? – послышалось со стороны, и он открыл большую папку. – А. ну вот и почитаем.

И почитали.

Там были все мои выражения, и всякие такие слова, которые я давно забыл, но которые теперь вспомнил: точно, я их произносил.

Там был весь я.

С комментариями.

И хорошо подобран.

И понимал он меня правильно.

– А ведь вы нас ненавидите, – сказал он и объяснил эту свою мысль очень доходчиво.

Я вышел от него мокрый.

Снял шапку, вытер лицо и сказал только:

– Вот блядь, а?..

В РАЙОН ГЕЛЬСИНГФОРСА

Мамины кочки! Силы слабеют, ум помрачается, волосы липнут ко лбу и перо выпадает из рук, а глаза с некоторых пор никто не называет очами – только зенками.

И все это после того, как Леха Эйнштейн над Андрюшенькой подшутил.

У нас Леха, в общем-то, капитан-лейтенант, и служит он в учебном отряде подводного плаванья, там же, где и мы, в сущности, чешем ляжку по утрам и от щедрот этой страны кормимся. И Андрюшенька Кузин – это наш боевой товарищ, может быть, даже слишком боевой, потому что просвистал нам уже все дыры наружные тем, что он здесь единственный и натуральный моряк, а все прочие – зелень подкильная.

Как только встречаешь его на переходе между сортиром и камбузом, так он сразу же: «Наш учебный процесс – полное говно, и если б не я – единственный здесь натуральный моряк…» – удавить его мало. Так, знаете ли, и тянет иногда сомкнуть свои железные пальцы на его чувствительном горле или походя вырвать кадык. И не то чтобы мы против его собственных мореходных качеств – отнюдь, просто слышать это каждый день – крупное испытание для нашей природной доброты и нравственности (что-то из этих двух понятий я, по-моему, перепутал, ну да бог с ним).

А Эйнштейном Леху называют за то, что он с Литейного моста падал, и падал он не как все люди: в воду и насмерть, а головой вниз на проезжую часть под колеса проходящему транспорту, потому что пьян был, холера сиплая.

После того, как его сложили и склеили, в нем немедленно обнаружилось замечательное чувство юмора и развилась способность подражать любому голосу.

Стояли тихие-тихие предновогодние сумерки. С неба вместо снега сыпалось что-то темное и мокрое, и мы сидели в учебном классе и пили за сухое и светлое.

Мы – офицеры, конечно, и как нам не пить, если командир нашего учебного отряда, капитан первого ранга Кулешов (А. А.), каждый божий день устраивает нам автономку у пирса, то есть доклад скалозубов (начальников, разумеется) в 22 часа, а развод блядей на ночь (офицеров, естественно) в 23. И начальников он принимает у себя в кабинете, сняв. не штаны, конечно же, как можно было так подумать!.. сняв китель, то есть пребывая перед подчиненными в конце рабочего дня по-семейному, в майке.

Так что с такой жизни мы сидим и пьем, и тут через окошко видим, как наша сволочь натуральная морская – Андрюшенька – с журналом через плац криволапит.

В дежурку пошел.

Он у нас сейчас дежурный, вот он и старается.

– Щас, мужики, – сказал Леха, приподнимаясь со своего места, – щас мы ему вкачаем экстракт алоэ, приправленный колючками африканской акации.

Потом он снял трубку телефона и попросил девушку соединить его с рубкой дежурного.

– Дежурный слушает, – немедленно заблеял Андрюша.

– Представляться надо, товарищ дежурный, – оборвал его Леха густым палубным басом, и мы все так и вздрогнули от такой перемены в его голосе, столько в нем было орудийного мяса. – Примите телефонограмму от оперативной базы.

– Есть!

– В связи с непрерывно ухудшающейся ледовой обстановкой – (а за окнами дождь идет, какой там лед). приказываю вверенными вам плавсредствами (это шлюпками что ли?) организовать срочную эвакуацию имущества первого Адмиралтейского завода в район Гельсингфорса. Старшим на переходе назначаю капитана третьего ранга Кузина. Подписал: командующий. Кто принял?

– Капитан третьего ранга Кузин. – Андрюшенька так кажется задохнулся.

– А-а. Кузин. Вот вам и флаг в руки.

И в жопу тоже, – добавил Леха после того, как положил трубку, после чего мы снова сдвинули кружки.

Об Андрюшеньке никто больше не вспоминал. Ну пошутили и пошутили. Мало ли. Пошутили и забыли.