Бедность, или Две девушки из богемы - [16]

ра… Плюралисты! Оприходовали Есенина в «Англетере»!..  Вот

горло поэта! Душите тогда и меня. Я — Магомет!.. Я — Магомет!..

— Хорошо, ты Магомет, я Шайтан, только успокойся, — сказал Се-

мен, не без удовольствия наблюдая за этой пляской Святого Витта, в то

время когда Ненашев отстраненно водил вилкой по столу, тоскуя по Жене.

— Я Магомет Али! — Рукосуев, разъярившись, начал демонстрировать

в воздухе странные боевые приемы. Потом упал на спину и засучил ногами.

48

— Ну, так и я могу, — сказал Семен, — а кун-фу знаешь?

— Сам ты кун-фу. Кун-фу на тебя! А пошли-ка в рукопашную —

кто кого заборет!

Сереже стало не по себе:

— Может, Скорую вызвать?

— Не надо, — спокойно ответил Семен, профессионально из-

меряя взглядом недопитое и недоеденное Рукосуевым. — Он сейчас

прокричится и станет такой тихий-тихий, а потом домой пойдёт.

ЗАБЫТАЯ БУХТА

— Епа мама! — подобно молящемуся возвел глаза к потолку

Рукосуев, — как говорят в народе: «Незнайка лежит, а знайка далеко

бежит». «Дружба» скоро закроется. Бежать мне надо. А сейчас я вам

спою, — заключил он неожиданно.

— Это еще зачем?

Рукосуев страдальчески оглядел присутствующих. — Значит, не дадите на чекушечку?

— И вот так каждый день? — спросил Сережа, когда руки Рукосуева

уже жадно нашаривали в кармане штанов полтинник, ноги приобретали

сверхспособность лететь, а не бежать, а продавщицы «Дружбы», позе-

вывая, готовились закрывать магазин и открывать свои женские разнуз-

данные тайны грузчикам, которые пока что дулись в карты на Наталью

Леонидовну. Она работала в мясном отделе, а мясной отдел еще никогда

никому не отказывал в разведенных из-под крана заначках и самопале.

— Нет, чего-то я подустал, — ответил Семен, когда капитан

стремительно лишил их своего общества. — И так с утра каждый

день, заходит и восклицает: «Роса упала на уста», и требует отзыв…

А отзыв…Ну да… Я знаю, ты же не любишь, когда матерятся.

В комнату неожиданно вновь ворвался растрепанный Рукосуев

и ухватился за Семена:

— Сема, беда!

— Что случилось?

— В «Дружбе» со мной не дружат. Наталья Леонидовна скур-

49

вилась. Опустели закрома. Сначала я ее спрятал, а она взяла и

спряталась. Кучился, мучился, упросил да и бросил.

— Так кто от кого спрятался-то?

— Водочка. Люкс. 9 рублей, 15 копеек — нету. А она не дает —

жена. Девять рублей хочет. Я сейчас покажу вам ее. Отдает пускай.

Я не нищий, чтобы побираться.

Все вместе проследовали в соседнюю комнату, где из мебели

только жена и оставалась. И тумбочка рядом с ней. На тумбочке

стояли стакан с искусственным цветком и семь слоников. Жена

всегда сидела на матрасе с победным видом.

— Видишь? — зашептал Сереже Рукосуев. — А я ей стихи

посвящал. Превозносил.

Семен оглядел комнату. Сережа — жену. Такого рода обширные

формы всегда казались ему шуткой природы. Полуодетая женщина

огромных размеров сидела на матрасе и смеялась.

— А водочка точно была? — спросил Семен и приподнял матрас.

— Водочка была. Это она, эта обезумевшая фурия, менада, я точно

знаю, над ней надругалась, — подпрыгивал, чертыхаясь, Рукосуев.

— Ты-то уже не можешь надо мной надругаться, — вдруг за-

говорила слоноподобная жена совершенно и даже преувеличенно

детским голосом. — Я старая. А ты всё елозишь по мне, шаркаешь.

Так а вот она я вся, Семушка, бери, бери меня, — жена Рукосуева, потянувшись (если вы видели, как потягиваются женщины после

сна, вы поймете, что это было за зрелище для чувствительного Се-

режи), и мгновенно распростерлась на матрасе в неприличной позе.

— Ты слышал, — рассмеялся Рукосуев, — ей мало матраса, ей

хочется чувств. Но все чувства давно допиты из бокала.

— Распиты на троих, — поправила жена и развернулась таким

образом, что это небывалое зрелище преобразило всех.

— Вот видите, — капитан заплакал. — А ведь я посвящал ей

стихи, песни, ходили с ней в театр на «Риголетто».

Рукосуев стал что-то искать в тумбочке и разбрасывать вокруг

себя театральные программки. Но вдруг и он нашел в себе силы.

— Она слепа и ничтожна, — закричал он, — я выкупил ее у

родителей ребенком, маленький комочек, завернул в рогожу, вы-

вез и хранил до совершеннолетия, не прикасаясь к цветку любви.

50

Как зачарованный бродил я по ВУЗовской набережной, грезя о

ней. Похожий на гроздь винограда.

— Почему на гроздь? — Семен сел на пол и закрыл руками

лицо, готовясь то ли заплакать, то ли засмеяться. Сережа в это время

раскрыл окно и стал смотреть вниз, не пройдет ли мимо Женя или

девушка, отдаленно напоминающая ее. Это было что-то уже сродни

наваждению. Он и осознавал это, и не осознавал.

— Гроздь женщин висела на мне, и сладкие, и с кислинкой.

А дамские пальчики? Они непрерывно шныряли по моему телу.

Но я отряхнулся и сказал: «Вы можете висеть на мне, сколько вам

угодно, я упаду под вашей ношей, так вы накажете сами себя».

Сема, ведь ты не идиот! Девять рублей и пятнадцать копеек — это

сумма человека твоего масштаба! Признаюсь, как поэт я всегда

смотрел на прозаиков с презрением, я топтал их, издевался над

ними. Поэтому и стал изгоем. Но ты меня переубедил. Ты стоишь

на земле, а мы витаем в облаках. Или кружим вокруг керосиновой

лампы, как насекомые. Что тебе стоит доставить радость надлом-

ленному цветку?