Беда - [54]

Когда Тогойкин уже подходил к кабине самолета, растворилась настежь дверца и оттуда выпрыгнул Вася.

— Коля! Вот радость-то!.. Бритва нашлась! Я хочу своим показать.

Осторожно взяв у Васи из руки опасную бритву и сложив ее, Тогойкин сказал:

— Я куропатку принес.

— Да что ты! Где она? — Вася попробовал прощупать ее под одеждой Николая.

— Там…

— Хочу поглядеть! — И Вася убежал.

Тогойкин залез в кабину. Семен Ильич, держа под мышкой полевую сумку, силился подняться, но ему это не удавалось.

— Пришел, Коля?

— Пришел! Принес куропатку. Одну…

— Да ну? Смотри-ка ты! А мы тут собрали разное железо. И нашли вот сумку. В ней оказалась бритва.

— Я взял ее у Васи.

— Правильно сделал, уж очень бурный этот парень!

Коловоротов вынул из сумки толстую тетрадь в клеенчатом переплете, раскрыл ее и подал Николаю. Страницы были покрыты ровными рядами четко написанных красным и синим карандашами строчек.

— «Дневник», — прочел Тогойкин и зажмурился словно от яркого света.

— Давай обратно!

Николай поспешно закрыл тетрадь и протянул ее Семену Ильичу.

Коловоротов сунул тетрадь в сумку и вытащил оттуда книжку в желтом переплете.

— «Максим Горький. Рассказы», — прочел Тогойкин и выхватил у Коловоротова книжку. — Когда я уйду, вам Катя будет читать. Она замечательно читает…

Он протянул книгу старику, и из нее выпала фотография.

Красивая молодая женщина с открытым взглядом ясных глаз и гладко зачесанными волосами, собранными в узел на затылке, держит на коленях девочку. Рядом, положив ей на плечо руку, стоит мальчик. Наверно, уже школьник. Личико у него удлиненное, в точности как у Тиховарова. Он очень напряжен, — видимо, силится не рассмеяться. «Любимый папа, живем мы хорошо, ты за нас не беспокойся. Апрель, 1941 год. Смоленск» — было написано на обороте стремительным, энергичным почерком.

— Ну как, друзья? — влетел к ним Вася.

— Тише! — прошептал Семен Ильич и указал на карточку.

Вася опустился на колени и, не сводя глаз с фотографии, заговорил:

— Однажды он показал мне. Помню, еще сказал тогда: «Надюша, наверно, уже бегает…» И еще сказал, что и мне надо заводить семью… И похлопал меня по плечу. А потом… А теперь… — Вася умолк. Слезы сдавили ему горло.

Все разом повернулись в сторону погибших и помолчали, опустив головы.

Сначала Тогойкин не обратил внимания, а просто скользнул взглядом по обломку фанеры, что торчал среди беспорядочно наваленной груды металла, кусков картона, линолеума. Затем взглянул еще раз. Откуда же взялась тут фанера? Будь дощечка побольше, можно бы на ней резать хрен… Ставить жирник… Сделать лоточек для воробьев… Сидеть на ней у костра…

— Сегодня у нас удачный день, ребятки! — как всегда, спокойно заговорил старый партизан. — Бритва, куропатка, железные клинья… Вставайте, давайте работать!

Вася и Коля сразу почувствовали себя свободнее, словно только и ждали этих спокойно сказанных слов. Появилась необходимость двигаться, говорить, действовать. Тогойкин встал на четвереньки, сунул руку под груду железа и вытащил обломок фанеры. Большими пальцами он согнул, затем сразу отпустил фанеру, и она с глуховатым звуком тотчас распрямилась.

— Фанера, — небрежно бросил Вася.

— Давай-ка сюда! — Семен Ильич взял ее из рук Тогойкина, посмотрел, сгладил железкой задоринки, срезал торчащие занозы по краям излома. Снова досмотрел, повертел, погладил и даже понюхал.

Прочная и упругая, даже очень! А какая она, интересно, сплошная или кусками?

Лежа на полу, Тогойкин отогнул линолеум. Под ним оказался широкий лист фанеры. Николай лежал какое-то время, внимательно разглядывая ее, потом резко повернулся.

— Вот бы лыжи-то…

— Так она ж прямая!

— Погоди! Это ничего! Надо очистить кабину! — часто останавливаясь из-за одышки, сказал Коловоротов. Зоркий взгляд старика, конечно, приметил, как оба парня скосили глаза в сторону погибших, и потому он поторопился объяснить: — Да я ведь только про железо и всякое прочее… — Он повертел обломок фанеры, который держал в руках. — Коля, ты это покажи Попову и капитану. Поднимите меня.

Тогойкин помог старику подняться и, взяв фанеру, ушел. Старик и Вася открыли настежь дверцу и стали выкидывать наружу всякую всячину.

Вернулся Тогойкин.

— Одобряют и радуются, — коротко сообщил он. — Семен Ильич, они просят вас.

— Меня? Так мне идти, что ли?

— Идите, Семен Ильич. Вот ваша палка. Вася, проводи и сразу же возвращайся.

Войдя в самолет, Коловоротов обернулся, чтобы что-то сказать Васе, но того уже и след простыл.

Девушки подошли к старику и, поддерживая его с обеих сторон, подвели к Иванову, помогли сесть. Когда старик немного отдышался, Иванов протянул ему фанерку и тихо спросил:

— Вы как думаете насчет этого, Семен Ильич?

— Думаю, подойдет.

— И делать-то гораздо проще и легче. Не правда ли? — ехидно спросил Фокин, презрительно глядя на старика.

Семен Ильич пошевелил усами, словно готовясь разразиться ругательствами, но промолчал. С тех пор как они повздорили, он не только не говорил с Фокиным, но и в его сторону не смотрел.

— Эдуард Леонтьевич вас спрашивает, — осторожно сказал Иванов.

— На такой вопрос я бы… — не удержался Попов.

— Сержант!..

— И что легче и что проще — это только на пользу, — начал старик, обращаясь к Иванову. — И главное, я думаю, что получится прочная вещь.