Беда - [25]

Да где же они, эти лыжи?.. О, лыжи, лыжи! До чего они бывают необходимы!

Ну, а если выйти на проезжую дорогу и лечь, просто лечь поперек дороги, неужели кто-нибудь когда-нибудь не подойдет?

А вдруг наткнутся на тебя, да поздно, когда ты уже совершенно обессилел, замерз, не можешь даже языком ворочать? Подбегут, поднимут, начнут отогревать, теребить, спрашивать, а ты…

Тогойкин вздрогнул, будто его окатили холодной водой, и остановился. Или увезут в больницу, промучаются несколько дней, приводя в сознание, и окажется — опоздали, поздно… Ушел, чтобы спасать людей, а спасся сам… Нет, уж лучше совсем не приходить в сознание…

Но почему ему в голову лезут только дурные мысли? Кого он этим пугает или кого успокаивает? Тогойкин так рассердился, что даже заворчал:

— Ты это брось, ты мне дурное в голову не вбивай. Ты мне лучше подскажи какой-нибудь хороший ход, а не можешь — так убирайся вон! Прочь!..

Ему вдруг стало не по себе оттого, что он один. Захотелось поскорее вернуться. Несколько раз он глубоко вздохнул, чтобы успокоиться. Оказывается, солнце уже направилось к западу. Сейчас, пожалуй, часа два или немного больше. В это время в Якутске слушают последние известия. Как-то сейчас дела на фронте?.. Все люди борются и воюют за счастье, за жизнь. А он здесь, у себя, в родной тайге, не может ни в чем разобраться, даже в собственных мыслях. Что же это такое, уж не начинает ли он бредить? Право, стыдно! Наверное, их ищут, ищут… И конечно, не найдут. И прекратят поиски. Пути спасения обязательно должны найти они сами, только они! А что значит они? Кто это они? Он… Он должен найти! Он один остался невредим, он — якут, мужчина! Он отвечает.

Часа через четыре начнет смеркаться. Надо торопиться. Надо поскорее добраться до своих. Надо посоветоваться сначала с одним Иваном Васильевичем. Тихонько, чтобы никто не слышал, он спросит Иванова: не пойти ли ему на поиски людей?

Тогойкин оглянулся назад: а не вернуться ли по своим же следам? Нет. Может, перейти в тот длинный узкий лес, что темнеет впереди? Нет.

Так вот, решая, куда идти, он увидел за ложбинкой вереницу кудрявых верхушек ив, убегающих в глубь леса.

Это же начинается их овраг! Тогойкин обрадовался и так заторопился к кудрявым ивам, будто именно там он мог найти свое счастье.

Чем быстрее шагал он, тем, казалось, дальше убегали от него ивы, и их покрытые инеем кудрявые макушки все задорнее вздрагивали на ходу.

«Они и впрямь убегут, надо поскорее их догнать и шагать с ними в ногу!» — весело подумал Тогойкин, и почему-то сразу прибавилось силы, и ноги стали удивительно легкими, и снег менее глубоким и более податливым.

Он порядком разгорячился, даже вспотел, и вскоре пришел к ивам. Они росли по обе стороны крутого оврага, по дну которого, очевидно, бежал ручей. Деревья склонились друг к другу, кроны их сомкнулись, образовав сводчатую галерею. Где-то далеко она упиралась в лесной массив. И там узкое русло ручья переходило в широкую падь, заросшую тальником.

Тогойкин сбежал вниз и легко зашагал вдоль ручья, замерзшего под сенью галереи. Весь зимний снег лежал на сомкнутых вверху кронах ивняка, и внутри, в галерее, было тихо, спокойно и сумеречно. Здесь его валенки проваливались, оставляя темные следы на покрытой инеем почве.

Через какое-то время Тогойкин оглянулся. Белым пятном на значительном расстоянии виднелось отверстие, в которое он вошел. А впереди становилось все темнее. Не может такого быть, чтобы он не выбрался наружу! И Николай пустился бежать. Он пробежал совсем немного, как вдруг где-то поблизости захлопали легкие крылья, послышался свист встревоженных рябчиков и в неясном, сумеречном полусвете замелькали птицы. Тогойкин замахал руками и завертелся волчком, пытаясь поймать хоть одну. Он бросился за ними. Но стоило ему забежать за поворот, как вдруг его ослепил свет. Вот куда вылетела, трепеща крыльями, вся стая. Он посмотрел ей вслед, и тут над ним промелькнул еще один запоздавший рябчик. Тогойкин подскочил, взмахнув руками, но чуть-чуть промахнулся. Не поймал птицу. Немного пригнувшись, он выскочил из сумеречной галереи и, зажмурившись, остановился, пораженный небывалой красотой.

Здесь выстроилась целая группа громадных елей. Их вечнозеленые ветви, посеребренные инеем, мерно покачивались, и с них время от времени, шурша, сползали снежные пласты. Как бы провожая уходящую через темный лесной массив тальниковую падь, степенно собрались тут эти громадные ели. А их многочисленное потомство, маленькие елочки, одетые в белые песцовые шубки, забежали было вперед, но в нерешительности остановились чуть поодаль. Только по острым верхушкам и опущенным под тяжестью снега гибким ветвям можно было узнать, что это елочки.

Казалось, что из галереи повеяло теплом.

Косые лучи заходящего солнца разукрасили белые одежды природы вспышками многоцветных сияний. Пушистый иней переливался на деревьях, на кустах, на кочках мириадами острых искорок и сверкающих звездочек, а солнечные блики, перебегая среди ветвей, создавали причудливый световой узор, то и дело выхватывая из тени слепящие сосульки и радужные снежные подвески. До чего удивительна эта красота, созданная нежными и искусными пальцами природы! Вот откуда, наверно, сверкающие великолепием дворцы, так бесподобно воспетые в якутском олонхо и в сказках!