Батийна - [14]

Добрые слова Сайры не оживили удрученную Батийну. На ресницах по-прежнему сверкали слезы.

Жених приехал

Батийна, глубоко утаившая свою печаль, могла целый день молчать, избегала каких бы то ни было разговоров. В таком возрасте девушка особенно стесняется отца. Впрочем, не только отца. И с матерью она уже не совсем откровенна, держится как-то настороженно, уединяясь возле джука[15]. В такое время джигиты слагают восторженные песни в честь девушки, — она недосягаемая мечта, неоценимая драгоценность, священная и чистая.

Дочь на выданье — немалая забота отцу и матери, На то, чтобы сносно одеть девушку, понадобились все скопленные шкуры добытых отцом зверей и в придачу овчины, что мать заработала по найму у баев. Голову Батийны украсил тебетей из половинки выдриной шкурки. Будь у Казака на руках целая шкурка, конечно, борта тебетея можно бы расширить вдвое. И Татыгуль горестно вздыхала, что головной убор не получился, как хотелось.

— Что поделаешь, доченька, — сказала мать. — Отец за эту шкурку отдал двухлетку-лошадь. Он тогда сокрушался: «Ах, дьявол, нет у меня настоящего коня, а то достал бы выдру на пышный головной убор». Но где бы он, бедняга, взял такого коня? Для своей дочери ему ничего не жаль. Ты это сама хорошо знаешь. Давай же довольствоваться тем, что у нас есть, доченька. Лишь бы ты у нас была счастлива.

Камзол из ярко-красного бархата облегал талию девушки. Мать жалела, что жакет не коричневый, — именно коричневый цвет к лицу Батийны, с ее нежной белой кожей, открытыми блестящими глазами, длинной, ниже пояса, косой и черными в разлет крыльев ласточки бровями.

В платье из белой шелковой ткани с оборками, с подолом до земли Батийна словно плывет по воздуху, не касаясь земли. Что говорить, грубоваты сапожки с кожаными тупоносыми калошами. Но остроносые не под силу оказались Казаку.

— Что бог дал, тем и богаты, Рыжая, — повторял Казак. — Пусть дочь не дуется на меня. Не получилось у меня с резиновыми остроносыми калошами. Да и выдра на тебетей попалась скудная. Нынче что-то невест развелось много, будто все договорились в одном году выйти замуж. На базаре отцы толкутся, наперебой ищут шкурки выдры. А спекулянтам на руку. Раньше вещь стоила овцу, теперь она меняется на годовалого жеребенка. Та, что стоила жеребенка, теперь отдается только за коня. Не сердись, что смог, то раздобыл…

За это время на лбу Казака прибавилось морщин. Он осунулся, почернел и ниже склонял голову, чаще глядел себе под ноги.

И за то слава богу, что нам, удалось, отец. Вон как нарядили дочку. Ей нечего на нас обижаться, — говорила Татыгуль желая подбодрить мужа.

Казак молил бога, чтобы ему никогда не довелось встретиться с подлецом Адыке, но он знал, что не может не выдать свою дочь, если она просватана еще в утробе матери. Так повелось испокон веку. Освободить ее от уз сватовства можно лишь дорогой ценой — нужны отары скота. А где у Казака скот? Хочешь не хочешь, он обречен повиноваться этой черной силе — доставить Батийну жениху. Да и потом ему придется краснеть от стыда. Ему ткнут в глаза: «Додержал, черт старый, свою дочь, пока засиделась в девках! Теперь кому она нужна?» Нет большего позора, чем пренебречь обычаями племени. Девушке не к лицу задерживаться в доме отца. Одно из двух — либо муж, либо земля обязательно ее заберут из родительской юрты. Иначе поползут, как змеи, слухи: «Дочь, мол, твоя оказалась никому не нужной». Эти слова несут боль родителям и одновременно стыд и позор всему племени.

Адыке прекрасно это знал. Не мудрено, что он и не спешил. Куда бедняк денется, обязательно доставит свою дочь. В противном случае Адыке пожалуется бию: какой-то голодранец не отдает невесту, за которую еще предки получили положенный выкуп, нарушает все обычаи народа. Тяжкая вина ляжет не только на Казака, но обрушится на весь его род…

Дочь взрослела, а сваты все не появлялись. Казак терял покой и против своей воли и совести вынужден был подчинить-ся несправедливой власти, несправедливым обычаям.

Он послал гонца сказать Адыке:

— Хватит выжидать. Присылай сватов. Невеста Батийна вполне взрослая.

Близилась осень, на вершины гор уже лёг синий снег. Чабаны покидали летние горные пастбища, спускались со скотом на равнину. В разгаре была стрижка овец, люди готовились к свадьбам и поминкам. Те, у кого были невесты на выданье, спе-шилп на дальние базары — за свадебными покупками.

Бывало, в такое время Казак навьючит домашний скарб на корову и отправляется куда-нибудь в глухое ущелье в одиночку охотиться. Нынче же он готовился проводить дочь за муж и остался вместе с родственниками в местечке Чон-Кокту. В старенькой юрте жил младший брат Мукамбет. Тут же ютилась близкая родня Казака. Неподалеку была и Сайра — лучшая джене и подруга Батийны. Они вместе с Батийной расшивали потник для свадебного коня.

Стоило Батийне всплакнуть, вслед за ней из сочувствия плакала Сайра… Все шло не так, как следовало. Ожидали, что сваты приедут вовремя и пригонят подходящий калым, у Батийны поднялось бы настроение, и Сайра устроила бы веселые игры. Знай они, что сваты вот-вот приедут, Сайра с Батийной давно бы сшили нарядную одежду для невесты и гостей, отделали бы украшениями из серебра и ожерелий, да и конусообразная шапка для будущей молодухи была бы наготове. К свадьбе откармливался бы скот, в город поехали бы гонцы, доставить оттуда сладости, нават, чай, подарки. Одним словом, калым пришелся бы Казаку очень кстати, — он смог бы проводить свою Батийну по всем правилам и с большими почестями.