Барон и рыбы - [90]
— Замечательная штука, монсеньор, — пробормотал он так тихо, что расслышал только Симон.
— Идиот, — прошипел Симон в ответ и отвернулся от невинного взгляда его глаз, умноженных гранеными очками.
— В общем-то, очень мило, — прошептала Теано тетке, вместе с которой замыкала печальное шествие.
— Что? — рассеяно спросила Саломе Сампротти, а Теано вдруг расплакалась.
— Что с тобой?
— Раз Симон меня не любит, я хочу под микротор!
Хорошо, что в этот день г-жу Сампротти мучал ревматизм и все остальные намного опередили прихрамывающую даму. Никто не расслышал звучной пощечины, которой тетка наградила племянницу.
Когда они наконец уселись за низенький чайный столик и молча глядели на барона, хмуро рвавшего в клочки розовый лепесток, все почувствовали себя виноватыми. Теано тихо сморкалась в платочек, Томас О'Найн крутил кончик бороды, барон фон Тульпенберг играл вилочкой для пирожного, а Гиацинт ле Корфек все расправлял свою салфетку, разглаживал ее и складывал снова.
Наконец барон фон Тульпенберг откашлялся.
— Я уменьшу барону чашку и пару сандвичей, — сказал он, беря оставшийся прибор, все еще ждавший на подносе.
— Не надо, жаль майсенского сервиза>{147}, — возразил барон. — Возьмите какую-нибудь ненужную кружку. Для чего, собственно говоря, изобрели вы этот дьявольский аппарат?
— По правде говоря, из-за гномов, — покраснев, признался Гиацинт ле Корфек. — Я всегда страшно увлекался гномами. Все детство я слушал захватывающие сказки о гномах, старая тетка рассказывала мне их осенними и зимними вечерами перед сном. Тогда я сам очень хотел сделаться на всю жизнь гномом. Я никогда не забывал о них, ведь у нас в Бретани>{148} все дышит воспоминаниями о карликах и гномах, живших прежде в больших лесах. А потом узнал от Максима, несколько семестров изучавшего в Лейпциге социологию, что гномы — тайная страсть всех жителей Центральной Европы. Говорят, в Германии в каждом садике стоят гипсовые или глиняные гномы, очаровательные божества плодородия в красных колпачках, каждый со своими атрибутами: граблями, лопатами, маленькими тачками и лейками. Так нам пришло в голову всерьез заняться гномами. Мы, разумеется, собирались привлекать только добровольцев и ни в коем случае не делать их меньше чем ростом в локоть.
Гиацинт ле Корфек наконец расстелил салфетку на коленях и смущенно взял сандвич с огурцом. Симон задумчиво рассматривал свои ногти. Он чувствовал, что все ждут от него каких-то слов или действий, и ему было неприятно их разочаровывать.
— Не понимаю, что вы все так на меня смотрите, — проворчал он.
— Ты умеешь летать, — сказала Теано. — Единственный из всех нас.
— Ну и что? Может, это запрещено? Или я поэтому волшебник, или хотя бы искусный физик, как наши хозяева? Летать — это не искусство.
— Да, это просто отсутствие страха высоты, — подтвердил барон фон Тульпенберг. — Мы наслышаны о вашем захватывающем путешествии в Пантикозу.
— Но я не имела в виду шар. — продолжала Теано.
Саломе Сампротти сильно пнула ее ногой, и она умолкла.
— Есть и другие способы, — согласился Гиацинт ле Корфек. — Вот и чай для барона.
Как бы то ни было, но выглядело это очаровательно: барон ростом с палец уселся на спичечный коробок, закинул ногу на ногу и задумчиво помешивал в крошечной чашечке. Саломе Сампротти и Теано припомнились кукольные домики, мужчинам же — игрушечные железные дороги и домики из песка, и все смотрели на него прояснившимся взором.
— А не может ли статься, — вдруг начал барон, — что после утраты, во всяком случае — частичной, моих коллекций, эта потеря роста — последняя жертва, которую я приношу науке? Глядя теперь на окружающие меня предметы, я вижу их глазами гнома, как будто сквозь сильное увеличительное стекло. Вам, громадинам, никогда не понять, сколько нового, необычного в куске торта рядом со мной: душистое образование величиной с матрас, все в огромных дырках, а через край перебирается кто-то маленький, вроде жучка, не больше булавочной головки (с моей точки зрения), для вас вообще невидимый невооруженным глазом. Судя по бесформенному телу, это скорее всего одноклеточное, возможно, большая бактерия. Понимаете? Минога для меня теперь размером со среднюю акулу, селедка — с кита! Потрясающе. Я вижу все четче, подробнее, яснее…
После этих слов барон взволнованно зашагал вокруг вазы с букетом роз, стоявшей в центре стола, остановился перед Симоном и поднял правую руку, присягая.
— Симон, это новый этап, теперь у меня не будет ни предшественников, ни учеников. С сегодняшнего дня и до моей смерти наступит краткая эпоха микроихтиологии.
— Он снова совершенно прежний, — всхлипнула Теано.
Когда троица хозяев пообещала барону уменьшить также чернила, перья, бумагу, различные инструменты и научную литературу и снабдила его достаточным количеством сандвичей, пирожных и чая, беседа приняла почти нормальный характер. По молчаливой договоренности все старались держаться непринужденно, чтобы отвлечь барона от его неприятного положения.
От вежливых околичностей касательно путешествия, преимуществ жизни на природе и жалоб на предстоящую летнюю жару Томас О'Найн перешел к тому, что привело Саломе Сампротти и ее спутников в Монройю. Барон фон Тульпенберг взял ноты Пепи и сел за концертный рояль, блестевший в углу клавишами. Но спустя несколько тактов барон в ужасе зажал уши.
1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.
«А все так и сложилось — как нарочно, будто подстроил кто. И жена Арсению досталась такая, что только держись. Что называется — черт подсунул. Арсений про Васену Власьевну так и говорил: нечистый сосватал. Другой бы давно сбежал куда глаза глядят, а Арсений ничего, вроде бы даже приладился как-то».
В этой книге собраны небольшие лирические рассказы. «Ещё в раннем детстве, в деревенском моём детстве, я поняла, что можно разговаривать с деревьями, перекликаться с птицами, говорить с облаками. В самые тяжёлые минуты жизни уходила я к ним, к тому неживому, что было для меня самым живым. И теперь, когда душа моя выжжена, только к небу, деревьям и цветам могу обращаться я на равных — они поймут». Книга издана при поддержке Министерства культуры РФ и Московского союза литераторов.
Жестокая и смешная сказка с множеством натуралистичных сцен насилия. Читается за 20-30 минут. Прекрасно подойдет для странного летнего вечера. «Жук, что ел жуков» – это макросъемка мира, что скрыт от нас в траве и листве. Здесь зарождаются и гибнут народы, кипят войны и революции, а один человеческий день составляет целую эпоху. Вместе с Жуком и Клещом вы отправитесь в опасное путешествие с не менее опасными последствиями.
Петер Розай (р. 1946) — одна из значительных фигур современной австрийской литературы, автор более пятнадцати романов: «Кем был Эдгар Аллан?» (1977), «Отсюда — туда» (1978, рус. пер. 1982), «Мужчина & женщина» (1984, рус. пер. 1994), «15 000 душ» (1985, рус. пер. 2006), «Персона» (1995), «Глобалисты» (2014), нескольких сборников рассказов: «Этюд о мире без людей. — Этюд о путешествии без цели» (1993), путевых очерков: «Петербург — Париж — Токио» (2000).Роман «Вена Metropolis» (2005) — путешествие во времени (вторая половина XX века), в пространстве (Вена, столица Австрии) и в судьбах населяющих этот мир людей: лицо города складывается из мозаики «обыкновенных» историй, проступает в переплетении обыденных жизненных путей персонажей, «ограниченных сроком» своих чувств, стремлений, своего земного бытия.
Джинни Эбнер (р. 1918) — известная австрийская писательница, автор романов ("В черном и белом", 1964; "Звуки флейты", 1980 и др.), сборников рассказов и поэтических книг — вошла в литературу Австрии в послевоенные годы.В этой повести тигр, как символ рока, жестокой судьбы и звериного в человеке, внезапно врывается в жизнь простых людей, разрушает обыденность их существования в клетке — "в плену и под защитой" внешних и внутренних ограничений.
Роман известного австрийского писателя Герхарда Рота «Тихий Океан» (1980) сочетает в себе черты идиллии, детектива и загадочной истории. Сельское уединение, безмятежные леса и долины, среди которых стремится затеряться герой, преуспевающий столичный врач, оставивший практику в городе, скрывают мрачные, зловещие тайны. В идиллической деревне царят жестокие нравы, а ее обитатели постепенно начинают напоминать герою жутковатых персонажей картин Брейгеля. Впрочем, так ли уж отличается от них сам герой, и что заставило его сбежать из столицы?..
Марлен Хаусхофер (1920–1970) по праву принадлежит одно из ведущих мест в литературе послевоенной Австрии. Русским читателям ее творчество до настоящего времени было практически неизвестно. Главные произведения М. Хаусхофер — повесть «Приключения кота Бартля» (1964), романы «Потайная дверь» (1957), «Мансарда» (1969). Вершина творчества писательницы — роман-антиутопия «Стена» (1963), записки безымянной женщины, продолжающей жить после конца света, был удостоен премии имени Артура Шницлера.