Барон и рыбы - [57]
— В чем дело? — спросил барон в замешательстве.
— Г-н барон забыли, что у г-на барона нынче день рожденья, — объяснил сияющий Пепи.
Это был настоящий семейный праздник. Поначалу барон не обратил внимания на аппетитные закуски, расставленные между тарелок в качестве Hors d'oevre>{114}, и взялся за селедку. К щуке Пепи изобрел новый соус, одним из важных ингредиентов которого были сардельки. Симон предполагал в соусе самые экзотические пряности, но Пепи только загадочно ухмылялся. Весело подрагивали даже уголки рта ясновидящей г-жи Сампротти. Ее торт был рыбным только снаружи, внутри же — в основном из яиц и орехов. Последовавшее за тортом сытое молчание прервал огромный кувшин дымящегося глинтвейна, с которым появился немой слуга.
Колени Симона и Теано столкнулись под столом. Ни один из них не сказал бы наверняка, был ли контакт под прикрытием скатерти с бахромой преднамеренным. Сначала Симон совершенно не шевелил ногой и вежливо поддерживал разговор с г-жой Сампротти, повествовавшей о своем ревматизме и многотрудном путешествии к единственному горячему сернистому источнику, что мог принести облегчение этому обременительному недугу, Теано же обратила все внимание на гвоздичку, пытаясь зубочисткой выудить ее из глинтвейна. Потом Симон слегка напряг икру и прижал ее к ноге Теано. На эту, уже ни в коей мере не случайную настойчивость, Теано ответила очевидным движением, а потом убрала ногу.
По случаю торжества вместе со всеми за столом был и Пепи. Он развлекал всю компанию лучшими из своих нескончаемых анекдотов и показал несколько фокусов, поразивших даже Теано, а у г-жи Сампротти вызывавших легкую улыбку. Барон приятным баритоном (кто бы мог предположить подобные таланты в этом серьезном господине!) пел австрийские народные песни. Симон продекламировал два смешных стихотворения из Козегартена, которые знал наизусть. Г-жа Сампротти до тех пор пила глинтвейн стакан за стаканом, пока ее добрые глаза слегка не покраснели. Теано была молчалива.
Когда Симон уже лежал в прохладной постели, согретый теплым током глинтвейна и совершенно бодрый после крепкого кофе, сваренного в конце вечера г-жой Сампротти, на ум ему вновь пришло колено Теано, слабый ответ которого стал своего рода осью, вокруг которой крутилось все остальное. Колено поделило вечер на две половины, первую — пеструю и вкусную, полную подарков, поздравлений и лакомств, и вторую, веселую суматоху которой пронизывал слышимый лишь им мотив, как мотив скрытой артерии, чьему горячему биению вторил огненный глинтвейн. Он закурил и следил за дымом, причудливо вившимся пламени свечи, чтобы раствориться и исчезнуть в темноте. Задумчиво поглаживал то место, где нога Теано коснулась его ноги. Потом она почти демонстративно его не замечала, все взгляды от нее отскакивали, а когда ему один-единственный раз удалось привлечь ее внимание, она так странно поглядела большими глазами, что он предпочел побыстрее отвести взгляд. Она вела себя так все время после экскурсии к развалинам монастыря, если только не морализировала на возвышенные темы. Наверное, играла в загадочность, но у Симона не было охоты разгадывать ее загадки. Сфинксы — существа вполне безобидные, пока не играешь с ними в угадайку.
Он задул свечу, получше укрылся и повернулся на бок. Была темная, хоть глаз выколи, ночь новолуния, в стекла барабанил дождь, а в печке трещали подброшенные Симоном перед сном дрова. Когда на дворе холодно и сыро, добрая печка сильнее самого лучшего изгонятеля духов и прогоняет даже самые настоящие привидения в нетопленные комнаты, где они могут вдоволь стучать костями. И все же со стороны комода до Симона донесся отчетливый скрип, звук дерева, трущегося о дерево. Комод ему было не видно. На полированном дереве играли красные отблески огня из приоткрытой печной дверцы. Свет пробегал по латунным ручкам ящиков и пропадал в замочных скважинах. Но потом Симон заметил, что правый край загадочно поблескивавшей золотой рамы, в которой висел над комодом третий сын шестого герцога, прижат к стене уже не так плотно, как прежде. По Симоновой спине пробежал ледяной озноб, а край рамы медленно, очень медленно продолжал двигаться дальше. От третьего сына, которому там полагалось быть, осталась лишь изнанка, точнее говоря, и ее не было. В сумраке образовалось еще более темное пятно. Симон чувствовал себя пружиной, которая только и ждет, чтобы ее отпустили, лежа под одеялом и упершись ногами в гладкое дерево спинки. Наконец ему показалось, что во тьме движется нечто бледное, и вовремя, поскольку картина уже открылась, как дверь. Нечто бледное добралось до края тени и осторожно ступило в неверный свет: голая нога!
Она осторожно спустилась на комод, затем последовал край длинного светлого одеяния, и появилась вторая нога.
Комод заскрипел под тяжестью Теано, стоявшей на его крышке в прозрачной, изящно спадающей мягкими складками рубашке посреди мелочей, сложенных Симоном туда при раздевании. Она осторожно подошла к краю, наклонилась, приподняла до колен рубашку и с легким шорохом спустилась на лежавшую на полу вытертую шкуру сенбернара и застыла в ожидании у комода. Хотя Симона и скрывала тень спинки, он едва осмелился приоткрыть глаза. Потом она оказалась рядом с ним, и в поле его зрения остался лишь край белого шифона и рука, тут же им и схваченная.
Коллекции бывают разные. Собирают старинные монеты, картины импрессионистов, пробки от шампанского, яйца Фаберже. Гектор, герой прелестного остроумного романа Давида Фонкиноса, молодого французского писателя, стремительно набирающего популярность, болен хроническим коллекционитом. Он собирал марки, картинки с изображением кораблей, запонки, термометры, заячьи ланки, этикетки от сыров, хорватские поговорки. Чтобы остановить распространение инфекции, он даже пытался покончить жизнь самоубийством. И когда Гектор уже решил, что наконец излечился, то обнаружил, что вновь коллекционирует и предмет означенной коллекции – его юная жена.
«Да или нет?» — всего три слова стояло в записке, привязанной к ноге упавшего на балкон почтового голубя, но цепочка событий, потянувшаяся за этим эпизодом, развернулась в обжигающую историю любви, пронесенной через два поколения. «Голубь и Мальчик» — новая встреча русских читателей с творчеством замечательного израильского писателя Меира Шалева, уже знакомого им по романам «В доме своем в пустыне…», «Русский роман», «Эсав».
Маленький комментарий. Около года назад одна из учениц Лейкина — Маша Ордынская, писавшая доселе исключительно в рифму, побывала в Москве на фестивале малой прозы (в качестве зрителя). Очевидец (С.Криницын) рассказывает, что из зала она вышла с несколько странным выражением лица и с фразой: «Я что ли так не могу?..» А через пару дней принесла в подоле рассказик. Этот самый.
Повесть лауреата Независимой литературной премии «Дебют» С. Красильникова в номинации «Крупная проза» за 2008 г.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Петер Розай (р. 1946) — одна из значительных фигур современной австрийской литературы, автор более пятнадцати романов: «Кем был Эдгар Аллан?» (1977), «Отсюда — туда» (1978, рус. пер. 1982), «Мужчина & женщина» (1984, рус. пер. 1994), «15 000 душ» (1985, рус. пер. 2006), «Персона» (1995), «Глобалисты» (2014), нескольких сборников рассказов: «Этюд о мире без людей. — Этюд о путешествии без цели» (1993), путевых очерков: «Петербург — Париж — Токио» (2000).Роман «Вена Metropolis» (2005) — путешествие во времени (вторая половина XX века), в пространстве (Вена, столица Австрии) и в судьбах населяющих этот мир людей: лицо города складывается из мозаики «обыкновенных» историй, проступает в переплетении обыденных жизненных путей персонажей, «ограниченных сроком» своих чувств, стремлений, своего земного бытия.
Джинни Эбнер (р. 1918) — известная австрийская писательница, автор романов ("В черном и белом", 1964; "Звуки флейты", 1980 и др.), сборников рассказов и поэтических книг — вошла в литературу Австрии в послевоенные годы.В этой повести тигр, как символ рока, жестокой судьбы и звериного в человеке, внезапно врывается в жизнь простых людей, разрушает обыденность их существования в клетке — "в плену и под защитой" внешних и внутренних ограничений.
Роман известного австрийского писателя Герхарда Рота «Тихий Океан» (1980) сочетает в себе черты идиллии, детектива и загадочной истории. Сельское уединение, безмятежные леса и долины, среди которых стремится затеряться герой, преуспевающий столичный врач, оставивший практику в городе, скрывают мрачные, зловещие тайны. В идиллической деревне царят жестокие нравы, а ее обитатели постепенно начинают напоминать герою жутковатых персонажей картин Брейгеля. Впрочем, так ли уж отличается от них сам герой, и что заставило его сбежать из столицы?..
Марлен Хаусхофер (1920–1970) по праву принадлежит одно из ведущих мест в литературе послевоенной Австрии. Русским читателям ее творчество до настоящего времени было практически неизвестно. Главные произведения М. Хаусхофер — повесть «Приключения кота Бартля» (1964), романы «Потайная дверь» (1957), «Мансарда» (1969). Вершина творчества писательницы — роман-антиутопия «Стена» (1963), записки безымянной женщины, продолжающей жить после конца света, был удостоен премии имени Артура Шницлера.