Барнеби Радж - [40]

— Я люблю племянницу, — сказал мистер Хардейл, помолчав. — Вам это может показаться странным, но я действительно люблю ее.

— Странным? — повторил мистер Честер. Он не спеша налил себе второй стакан вина и достал из кармана зубочистку. — Вовсе нет, друг мой! Я тоже расположен к Нэду, — или, если употребить ваше слово, люблю его, раз уж так принято называть отношения между близкими родственниками. Да, мне очень нравится Нэд. Он — удивительно славный мальчик, и красивый притом. Правда, глупый еще и слабохарактерный, но не больше. Однако скажу вам прямо, совершенно откровенно, как я и обещал, что, не говоря уже о моем и вашем нежелании породниться, не говоря о различии вероисповедании (а это, черт возьми, тоже очень важное препятствие!), я никак не могу допустить такой брак. Мы с Нэдом не можем пойти на это. Это невозможно.

— Обуздайте свой язык, если хотите продолжать разговор! — гневно воскликнул мистер Хардейл. — Я уже сказал, что люблю мою племянницу. Так неужели вы думаете, что я допущу, чтобы она бросила свое сердце под ноги человеку, в чьих жилах течет ваша кровь?

— Вот видите, как полезно бывает поговорить начистоту, — спокойно заметил его собеседник. — Клянусь честью, я как раз собирался сказать вам то же самое. Я на удивление привязан к Нэду, я его просто обожаю, право, и даже если бы мы с ним решились пожертвовать своими интересами, остается это препятствие, совершенно непреодолимое… Как жаль, что вы не хотите выпить вина!

Заметьте себе, — сказал мистер Хардейл, подойдя к столу и со всего размаха стукнув по нему кулаком, — тот кто думает, кто смеет думать, что я словом или детом поощрял это знакомство, тот клеветник! Да, клеветник, и уже одним этим предположением наносит мне тяжкое оскорбление. Мне и во сне не снилось, что она позволит ухаживать за собой человеку, мало-мальски вам близкому.

— Хардейл, — отозвался мистер Честер, покачиваясь в кресле и одобрительно кивая головой, но глядя не на собеседника, а в огонь, — очень хорошо, что вы так пылко и красноречиво соглашаетесь со мной, это только доказывает ваше мужество и великодушие. Честное слово, я чувствую то же самое, но неспособен выражать свои чувства с такой силой и страстью, — вы же знаете, я человек вялый, с ленивым умом, и, надеюсь, извините меня…

— Я запрещу ей переписываться и видеться с вашим сыном, хотя бы это стоило ей жизни, — продолжал, не слушая его, мистер Хардейл, в волнении шагая по комнате, — но постараюсь сделать это как можно мягче и осторожнее. На мне лежат обязанности, которые человеку моего склада совсем не по плечу, — и потому даже то, что они любят друг друга, для меня — новость, я узнаю это только сейчас от вас.

— И сказать вам не могу, как я рад, что не ошибся в вас! — отозвался мистер Честер с самой изысканной любезностью. — Вы сами видите, что нам полезно было увидеться. Мы поняли друг друга и во всем согласны. Мы обо всем договорились и знаем, как нам действовать… Ну, почему вы не хотите попробовать вино вашего арендатора? Право, отличное вино.

— А кто помогал Эмме и вашему сыну? — спросил мистер Хардейл. — Вы не знаете, кто был посредником между ними?

— Ах, мало ли добрых людей на свете! Им помогали, мне думается, все, решительно все вокруг! — ответил ми стер Честер с улыбкой. — А больше всех — тот, кого я сегодня посылал к вам…

— Этот полоумный? Барнеби?

— Ага, и вы удивлены? Мне тоже очень трудно было этому поверить. Но я выпытал правду у его матери, очень славной женщины. Главным образом из ее-то слов я и понял, как далеко зашло у них дело, и тогда решил съездить сюда для переговоров с вами на нейтральной почве… А вы пополнели, Хардейл, но выглядите прекрасно.

— Ну-с, я полагаю, мы обо всем переговорили, — прервал его мистер Хардейл с нескрываемым раздражением. — Могу вас заверить, мистер Честер, что моя племянница впредь будет вести себя иначе. Я обращусь к ее женскому сердцу, — добавил он тише, — постараюсь затронуть в ней гордость, честь, чувство долга…

— Таким же образом я намерен воздействовать на Нэда, — сказал мистер Честер, носком сапога поправляя высунувшиеся сквозь каминную решетку головешки. Если в жизни и есть что-либо существенное, так разве только те священные чувства и естественные обязательства, какие должны связывать отца с сыном. Я напомню Нэду о требованиях религии и нравственности. Разъясню ему, что брак этот для нас совершенно неприемлем, ибо я рассчитывал, что он сделает хорошую партию и сможет прилично обеспечить меня на склоне лет. Он узнает, что целая свора наглых кредиторов предъявляет совершенна справедливые и законные требования, а уплатить им мы сможем только из приданого его жены. Словом, я ему докажу, что самые возвышенные и благородные человеческие чувства — сыновний долг, сыновняя любовь и все такое — решительно требуют от него, чтобы он похитил какую-нибудь богатую наследницу.

— И как можно скорее разбил ей сердце? — бросил мистер Хардейл, натягивая перчатки.

— Ну, это уж как ему будет угодно, — ответил мистер Честер, отхлебнув из стакана. — Это его дело! Ни за что на свете, Хардейл, я не стану вмешиваться в жизнь моего сына. Конечно, до известной границы, ибо узы, связывающие отца и сына, как известно, священны… Неужели же мне так и не удастся угостить вас стаканом вина? Ну что ж, воля ваша, воля ваша! — добавил он, снова доливая свой собственный стакан.