Барилоче - [30]

LXIII

Мартин написал им, что на следующей неделе приедет из Неукена, но в тот же день, когда они с матерью получили письмо, позвонил вечером с вокзала Конститусьон и сказал, что уже выезжает к ним на такси. Деметрио почти два года не видел брата — тот не хотел навещать их с самого первого лета военной службы, и еще меньше, когда узнал о смерти отца. На похоронах мать оплакивала двоих: мужа, которого больше никогда не увидит, и сына, которого больше не хотела видеть. Но Деметрио решение Мартина совсем не удивило. Не присутствовать на прощании и похоронах — это было все равно что вылететь из школы или исчезнуть с девчонкой во время каникул, то есть проявить неуважение к отцу, назначившему Мартина без его согласия старшим в семье после себя. С тех пор как Мартин начал проявлять своеволие, Деметрио рос между преклонением перед мятежной, сильной личностью брата и необходимостью заменять его и даже принимать сторону отца в каждом их противостоянии. Мартин убеждал Деметрио, что он, младший брат, ведет себя предательски — из-за его покорности семья (если не считать одного сына) стала такой, как требовал отец.

В то утро Деметрио спорил с матерью. Сначала она заявила, что и слышать не хочет о наглеце, не пожелавшем проститься с покойным отцом, но Деметрио убедил ее воспользоваться шансом, поговорить со старшим сыном и восстановить отношения. Может быть, он попросит прощения, сказал Деметрио — самому себе он не мог не признаться, что мечтает увидеть Мартина. Уже в полдевятого мать не только поменяла мнение, но начала печь сырный пирог, готовясь к встрече сына. Деметрио предпочел не напоминать ей, что это он, а не брат, всегда просил ее приготовить на свой день рождения сырный пирог. Я очень нервничаю, сынок, — призналась она с затуманенными глазами, обнимая его на кухне.

Без пяти девять Мартин уверенно вошел в дом. Он остановился перед матерью, позволил ей несколько раз поцеловать себя в щеку, потом повернулся к Деметрио, который ждал, не зная, что делать: протянуть брату руку или броситься его обнимать. Мартин изменился. Вернее, изменились его манеры, мимика, но черты лица, если не считать двухдневной щетины, оставались точно такими, какими их помнил Деметрио. Мартин подошел и энергично похлопал брата по спине, толкнув широкой грудью в грудь. Но когда Деметрио хотел его обнять, Мартин уже отстранился и замер навытяжку перед дверью гостиной, словно ждал приглашения войти и сесть. Мать потянулась за его рюкзаком, но Мартин сдержанно отвел ее руку и бросил его на кресло в гостиной. В форме и сапогах Мартин выглядел высоким, намного выше отца.

Ужин прошел в расспросах, прерываемых томительным молчанием. Мартин на все отвечал с готовностью, но отчужденно, как будто от него требовался лишь точный отчет о его действиях. Положением в гарнизоне он доволен. После срочной службы его назначили командиром отделения и скоро произведут в ефрейторы. Деметрио заметил, что за едой мать несколько раз пыталась перевести разговор на прошлое, на Барилоче, но ей это не удалось. Однако вся осторожность матери и все расчеты Деметрио оказались разбиты, когда Мартин, съев ужин и неохотно поковыряв вынутый из духовки сырный пирог, вдруг спросил: и как же умер старик?

Перед сном братья сели на кухне поговорить. На столе стояла бутылка красного и сифон. Деметрио узнал, что Мартин познакомился с девушкой из Рио-Негро и больше года назад они обручились. — Поэтому ты не звонишь? — спросил он Мартина, стараясь показать, что они заодно. — Нет, Деметрио, — ответил брат, — это она уговорила меня вас навестить. Навестить для чего? Откуда я знаю, для чего, чтобы увидеться, посмотреть, как дела. Деметрио налил себе еще стакан вина. — Кроме того, — продолжал Мартин, — сейчас, когда я вижу мать, я понимаю, что правильно сделал. Если б ты приехал раньше, ты тоже сделал бы правильно, Мартин, не прикидывайся дурачком. Брось, Деметрио, ты не знаешь, чего мне стоило решиться к вам приехать, этого ты никогда не сможешь понять, потому что никогда не уезжал, всегда был тут, под крылышком, но зато теперь мне… Зато теперь что, Мартин, что, разве ты не понимаешь, что мог приехать намного раньше и все было бы проще. А ты не понимаешь, что сейчас все совсем не так, как было бы раньше, потому что мама очень, очень сдала за три года? Деметрио не ответил. Они немного помолчали. Послушай, ты и я, мы могли изменить нашу семью, — заговорил, наконец, Мартин, — ты принял решение, кому из нас оставаться за бортом: мне или отцу, а мама смирилась бы с любым вариантом. Ты оставил меня в одиночестве, — продолжал он, — теперь в одиночестве вы, а у меня все офигительно; так что заботься о матери, расплачивайся с ней за ее жертвы, а у меня долгов нет, поэтому я тебе и говорю, что у меня все офигительно, Деметрио, в жизни всегда так. Когда-нибудь ты это поймешь.

LXIV

На нем был черный шерстяной свитер, вокруг небритой шеи намотан серый клетчатый шарф. Старые линялые джинсы полностью приспособились к его бедрам, коленям и паху. На ногах — неизменные черные сапоги, потерявшие форму и запах кожи, уже почти без подошвы. Деметрио шел, ощущая ступнями асфальт. В этот день он оделся продуманно. На одном плече висел рюкзак цвета хаки, из тех, что уже не производят — он висел на одной лямке, и для устойчивости Деметрио приходилось немного наклоняться в другую сторону. При каждом шаге рюкзак бил его по левому заднему карману джинсов, заставляя бренчать несколько монет: ключи, спохватился он. Секунду он ощупывал другой карман, но потом вспомнил, что ключей нет. И прищелкнул языком. Вкус кофе во рту досаждал, хотелось пить. Он остановился перед светофором на проспекте Бельграно. Когда мимо проехала первая машина, он инстинктивно подтянул рюкзак за ремень. Рюкзак весил совсем мало. Внутри лежали коробки с собранными пазлами, приклеенными на кусок картона и заботливо уложенными на дно: альпийский приют, дома вокруг озера, пейзаж с порозовевшим небом над горными вершинами, еще один, с озером и сосновой рощей на берегу и еще один с лодками, плывущими к зарослям лумы. Помимо коробок в рюкзаке лежала кое-какая одежда, в кармашке — бумажник. Машины остановились перед полустертой белой разметкой, издалека доносился звук то ли полицейской сирены, то ли «скорой помощи», то ли пожарной машины. Деметрио перешел проспект. Дальше его путь лежал по улице Боливара. Было холодно, люди на улицах попадались реже, чем кошки. Он посмотрел на часы и перешел на другую сторону, к бару. Официант работал тот же, что и по утрам, была та же темень, что и по утрам, те же запах аммиака и безлюдье. Он положил локти на стойку и попросил кофе с молоком, потом передумал, нет, лучше виски со льдом. Это сюрприз увидеть вас здесь в такой час. Да. Чем занят господин? Ничем, просто гуляю. А рюкзак? (Деметрио взял стакан, не позволив официанту поставить его на барную стойку.) Рюкзак, говорите? Да, вы собрались в путешествие? А, да, в путешествие. Вот это здорово, везет же господину, рад за вас. Да. Виски был дешевый. Он выпил его в два глотка и встал. Сколько с меня. С вас… как за кофе с гренками (официант подмигнул ему и потрогал «бабочку», немного грязную и повязанную слишком высоко). Спасибо. Не за что, любезный господин, хорошего путешествия; будет странно видеть вашего друга за завтраком без вас. Деметрио не ответил, закрыл за собой дверь и оказался на холоде.