Бархатный губернатор - [4]

– Для всего этого необходимы большие средства…

– Миша, – обернулся к Юсину Потапов, – ты сообщил господину Колесниченко, сколько мы заработали на стройкомбинате за то время, когда он находился в скромной должности городского мэра?

– Как-то не пришлось, – ответил Юсин, отводя глаза.

– Так вот, Николай Михайлович, мы заработали только лишь на лесных угодьях, ранее принадлежавших стройкомбинату, которым вы руководили, порядка двадцати миллионов долларов. И не один десяток на самом стройкомбинате. А сколько мы прибрали к рукам, пока вы пребывали в должности мэра, об этом я промолчу. Деньги будут, и большие. Дело беспроигрышное. Итак?

– Согласен, – решился Колесниченко.

– Вопрос решен, – сказал Потапов. – Теперь обратимся к другим, более щекотливым обстоятельствам… Вы знаете, кем является Михаил Юсин?

– Мне известно, что господин Юсин генеральный директор коммерческой торговой фирмы, – заявил Николай Михайлович, прямо глядя в глаза Потапову.

– Да ладно вам, – снисходительно улыбнулся Потапов. – Вы хорошо знаете, что Михаил Юсин – вор в законе. Кличка Муссолини. И впрямь, посмотрите на него в профиль. Похож. Очень даже похож! Не делайте таких удивленных глаз, Николай свет Михайлович! Говорю же вам, мы все знаем. И если хотите, могу сообщить, где, кому и при каких обстоятельствах, при хорошем подпитии, вы изложили свои мысли по поводу господина Юсина…

– Не стоит, – помолчав, ответил Колесниченко.

– Правильно, не стоит. Да тут и удивляться нечему. В Грузии, к примеру, два генерала, тайные правители своего небольшого государства, воры в законе! Об этом только глупец не знает! И ничего, живут, правят. Возьмите Таджикистан… Этот… Как его? Главнокомандующий… Сафаров! Тоже вор в законе.

– Они, видимо, бывшие воры… – проговорил Колесниченко.

– Бывших воров в законе не бывает, – подал голос Миша Юсин. – Они или есть, или их нет. Это как печать. На всю жизнь.

В голосе Миши чувствовалась неподдельная гордость.

– А вы, господин Потапов? – спросил Николай Михайлович.

– Я, к сожалению, не имею чести принадлежать к столь высокому званию. Я, милый ты мой Николай Михайлович, женат, имею двух взрослых сыновей и дочку тринадцати лет. А женатым путь в подобное общество закрыт.

– Мы люди истинно свободные, – проговорил Миша. – Каста особая. Неприкосновенная.

– А все-таки? – настаивал Колесниченко, глядя на депутата.

– Вы хотите спросить, сидел ли я? Сидел. Два раза.

– А велик ли был срок?

– Велик. Десять и еще раз десять.

– Вы сидели двадцать лет?

– В общей сложности мне довелось пролежать на лагерных нарах четыре года три месяца и девять дней.

– И за что, если не секрет?

– Раньше это называли валютными махинациями. Теперь называют крупным бизнесом. Я с детства, любезный ты мой Николай Михайлович, обожал золотишко и камушки.

– Вор в законе, валютный махинатор и красный директор, – подвел итог Николай Михайлович.

– Именно так, – согласился Потапов, разливая коньяк. – Хочу лишь уточнить насчет красных директоров… Теперь они все люди солидные, жрут черную икру не под подушкой, как бывало, а на людях, в ресторанах, и не в каких-то там областных, а, скажем, в Монако, Риме, Нью-Йорке… Теперь они наши люди, наша опора и наша надежда. Но вы, уважаемый Николай Михайлович, будете стоять над красными директорами, они будут ходить под вами. Скажу больше, немного они нажируют, придет время – и исчезнут…

– И кто останется?

– Мы. Вы, я, он, – ткнул пальцем в Мишу Потапов. – И такие, как вы, я и он.

– Словом, прав Станислав Говорухин, говоря о том, что в России свершилась криминальная революция.

– Нет, не прав. Она свершается. Для того чтобы она дошла до своего логического завершения, нам нужно еще лет семь-восемь. Другого пути нет.

– А если восстанет народ?

– Народ? – рассмеялся Потапов. – Где это вы видите народ? Я тоже в беседе с одним иностранным предпринимателем заикнулся о российском народе, и знаете, что он ответил?

– Любопытно…

– Он сказал, что в России живет не народ, а сброд, быдло. В самой отсталой, самой занюханной африканской стране, если бы не платили зарплату и в тысячи раз повышали цены, то восстали бы не только люди, но и животные! А у нас терпят. Знаете почему?

– Догадываюсь, но хотелось бы знать ваше мнение.

– О чем же вы догадываетесь?

– Мне совсем неплохо жилось в прежние времена. Но я ни за какие деньги не вернулся бы в те годы! Вероятно, люди, которые жили во времена застоя, в глубине души все-таки понимают, что надо двигаться вперед, только вперед. Люди надеются.

– Мысль верная, но неполная. Люди уже и сейчас видят на примерах своих же соседей – кому-то повезло, кто-то крутится, суетится и в итоге имеет «мерседесы» и строит особняки в тех районах, где раньше проживала только партийная верхушка. Они понимают, что жить-то можно и в наше время, и жить неплохо. Надежда и зависть движут людьми.

– Нет, господа, – вступил в разговор Миша Юсин. – Оно конечно, до поры до времени русский народ быдло, а ежели встанет… Мать родимая, лучше не думать! Боюсь я русского мужика, господа! Моя воля, дал бы я ему хлеба, зрелищ и баб! Вот тогда бы был полный порядок.

– В самую точку угодил, Миша, – сказал Потапов. – Именно это мы и хотим дать нашему многострадальному народу. Хлеба, зрелищ и баб… – Потапов глянул на часы. – Я вылетаю вечерним. Полагаю, Николай Михайлович, мы с вами обо всем договорились?