Банк. Том 2 - [43]

— Вставай, мой соня…

— Машутка… Держи подарки!

— Давай, бери лыжи, у Елены Ивановны в палатке все посмотрим…

Добрались они быстро и Ленка повесила табличку «Перерыв 15 минут». Первой переоделась Маша и, когда она вышла, Серега замер от восхищения — он таки не промахнулся ни с цветом, ни с размером!

— Молодец, Сережа, все очень хорошо купил!

— Ну, учился летом у настоящей мастерицы. Давай, я переодеваться пойду…

— Держи носки и шапку, сама связала

Про шапку Серега знал, Маша пару дней назад спросила про нужный цвет. Носки были черными, но сверху был аккуратный силуэт лыжника. В палатке было довольно тепло, но Серега все равно старался переодеваться быстро — добираться-то достаточно далеко, нечего тянуть время. Он запихнул свою обычную одежду в рюкзак и выбрался наружу.

— Да, Сереж, надо бы и для Семена Васильевича лыжи прихватить!

— Мда… неудобно с ними будет, но попробую их сзади ремнем притючить. Сверху, правда, будут торчать, но куда ж деваться…

Задуманное было быстро исполнено, и через пять минут, прихватив еще и переданных Ленкой свежих продуктов, они уже скользили по недавнему снегу, направляясь к дому. Лыжни, само собой, не было, и Серега, было, волновался за Машу, которая вызвалась идти впереди, сказав ему, что он и так сильно нагружен. Беспокоился Серега зря, девушка уверенно и так быстро торила дорогу, что он даже не без труда поспевал за ней. Снег как раз успел слегка слежаться, не лип и не проваливался под лыжами и поэтому они добрались до дома даже меньше, чем за час, хотя во глубине души Серега был готов и к вдвое большему времени путешествия. Когда Маша сняла лыжи и обернулась к нему, Серега просто рот открыл от такого зрелища. Раскрасневшаяся от мороза и в отлично облегавшем фигуру лыжном костюме она была просто прекрасна! Серега, даже не утруждая себя возней с лыжными креплениями, подкатился прямо к ней и стал жадно обнимать и целовать девушку. Неизвестно, сколько времени это продолжалось, однако вдруг раздался знакомый голос:

— Серега, я все-таки на твоем месте хотя бы лыжи снял! А то это даже еще круче, чем в известном анекдоте получается!

— Здравствуйте, Семен Васильевич! — поздоровался Сергей, ощущая в себе чрезвычайно странную смесь радости, смущения и рвущегося наружу хохота. Впрочем, глянув на Машу, он увидел в ней те же самые чувства, разве что хохот сумел слегка прорваться наружу.

— Не замерзли? Давайте-ка на всякий случай внутрь и сразу в сауну, погреетесь, я ее давеча проверил, оказалось, что работает вполне! Лена мне позвонила, когда вы выехали, я печь и включил. Вот только… Серега!

— Чего?

— Лыжи ты хотя бы перед сауной сними-то!

После дружного и веселого смеха все быстро забрались внутрь дома. Там было тепло и уютно, но Серега почувствовал, что согреться после такой лыжной прогулки действительно не помешает. Они с Машей живо направились в одно из тех многочисленных помещений, которые совсем не использовались прежним хозяином дома и войдя внутрь, сразу поняли, что сделано оно на совесть. Прогрелось все знатно, тепло жадно впитывалось телами, успевшими… ну, не то, чтобы замерзнуть — в движении это практически невозможно. Однако, на поле дул сильный ветер, который таки продувал лыжные костюмы и сейчас его остаточное влияние стремительно изгонялось горячим воздухом. Серега посмотрел на Машу и с удивлением понял то, что никогда толком не видел ее полностью голой — только по частям и, большей частью, в полумраке. От такого зрелища у него перехвалило дыхание и он, с огромным трудом сдержав себя, стал не торопясь целовать и ласкать разгоряченную девушку. И как же все-таки ему повезло! Она же прекрасна абсолютно во всем!

— Сереж, дай-ка я полотенце постелю, дерево нагрелось сильно. А ты не забудь одеть…

— Ага…

Через некоторое время они сидели на полотенце, как обычно, бок о бок, обнявшись. Только вот и место и форма одежды пока что были совершенно не привычными.

— Машенька, а как это ты так научилась хорошо бегать на лыжах?

— Да я с четырех лет на них стою. Мать с отцом научили, в основном отец, он тогда еще практически не пил… — Маша погрустнела.

— Эх, Машутка моя, Машутка… Не говори ты о нем, мне вон тоже тяжело своих вспоминать…

— Ну, тут папаша хорошее дело сделал, это факт, надо быть даже к нему справедливым. Он же до того, как полностью человеческий облик потерял, пил только раз в неделю, перед выходными. А как пошли 90е, так рабочие на мебельной фабрике стали работать совсем не по пять дней в неделю, а хорошо еще, если по три. А то и вообще по одному… Конечно, повезло, что ее совсем не прикрыли, но кому ж тогда мебель была нужна, да еще из райцентра-то… Вот он и стал квасить перед каждыми невольными выходными, а результат ты видел…

— Век бы его не видеть… Хотя не заметить его сложно, вон он здоровый какой…

— Ну, это он только снаружи здоровый и сильный, а внутри уже давно сломался. Я таких в то время много видела, да с возрастом поняла, что моральных сил на то, чтобы получать максимум четверть от прежней зарплаты и то с долгом за полгода и не иметь возможности нормально кормить семью отнюдь не у всех хватило. Вот и начали пить, чтобы хотя бы после водки о всем этом не думать. Первая компания папашиных собутыльников, которые хлестали, как он, по-черному, уже давно на кладбище, только те, кто более-менее себя смог контролировать, уцелели. Вот они-то тогда в твой приезд у забора и болтались. Естественный отбор получился, прямо, как по Дарвину. А отец выжил исключительно из-за крепости организма… То еще время были девяностые, как ты там сказал… век бы его не видеть…