Банк - [68]

— Ты прекрасно знаешь почему. Нечего и спрашивать, — ввернул папа, шумно втягивая жареную лапшу чау-мейн. — Начальству он не прекословит. Никогда не пробовал и никогда не будет.

— Что ты хочешь этим сказать, черт побери?

Родители обменялись многозначительными взглядами.

— И вы туда же?

Девочка за соседним столом взвыла, когда братец принялся колотить ее по голове бутылкой соевого соуса «Киккоман».

— Значит, вы считаете меня бесхребетным?

— Что тебе сказать? — нахмурился отец. — Доказательства налицо.

— Но я же сижу здесь сейчас?

— А когда мы в последний раз тебя видели? Три недели назад?

— Пять недель, — поправила мама, ткнув ложкой в мою сторону. — Два часа в среду вечером — неужели мир от этого рухнет?

— Вижу, вы считаете, будто мне ничего не стоит отлучиться с работы, но все не так просто…

Отец насмешливо закивал:

— Боже упаси, чтобы ты отсутствовал за компьютером целых два часа. Армагеддон наступит! Рыночная экономика рухнет! Все разорятся! Валовой внутренний продукт исчезнет!

— Меньше дураков будут выбрасывать по пять баксов за чашку латте в «Старбаксе», — фыркнула мать.

Я ушам своим не верил. Вечером в понедельник сижу в ресторане, трачу ценнейшее время, предназначенное для натаскивания Инструментов, а надо мной издеваются и высмеивают за то, о чем мечтает любой родитель: чтобы чадо засучило рукава, устроилось на работу и перешло на самообеспечение. Вместо сочувствия, которого я жажду всем сердцем (о, эта сладкая, сладкая жалость), я получаю ничем не заслуженное презрение?!

Справа послышался оглушительный фаянсовый взрыв: мальчишка спихнул со стола тарелку с уткой му-шу. Младенец засмеялся и захлопал в ладоши, горе-родители сорвались со стульев. От поднявшейся суматохи моя головная боль достигла апогея, и, не имея сил дольше терпеть этот бардак, я рявкнул на весь зал:

— А не заткнуться ли вам всем, да побыстрее?

Получилось громче, чем я хотел. Значительно громче. Все замерли: родители за соседним столом, мои родители, официанты в дурацких широких поясах-шарфах и пиратских жилетках и младенец с соплей, висевшей из одной ноздри.

Все ожили, когда глава семейки Адамсов сжал кулаки:

— А ну, повтори!

— Он не хотел никого обидеть, — сказала моя мать с извиняющейся улыбкой и покрутила пальцем у виска. — Болезнь де ла Туретта, знаете ли.

— Спасибо, — буркнул я.

К нам тут же подсеменил китаец в белом смокинге — должно быть, один из тех, кто готовил рис неисчислимых сокровищ, и быстро заговорил:

— Не нужно проблем. Не нужно проблем. Пожалуйста, уходите!

Нас даже проводили до выхода, мимо пруда с обдолбанными рыбами. На улице я удивился, когда успела наступить весна — погода была слишком теплой для моей зимней куртки. Неловкое молчание нарушил отец, ошеломленно покачав головой:

— Двадцать три года, и так разговаривает с незнакомыми людьми! О чем ты думал, Бога ради?

У меня громко заурчало в животе. Не то чтобы от стыда, скорее, от обиды на бесславное окончание драгоценного часа свободы вне Банка, хотя не исключаю, что всему виной жареный рис.

— Ну, погорячился. Последние месяцы на работе сумасшедший дом…

— Опять работа, — поморщился отец, доставая из кармана сигару. — Ничего, кроме работы.

Прикурив, он продолжил:

— Ты слишком молод для жизни канцелярской крысы. Тебе нужно ходить по клубам, ресторанам, чаще развлекаться. Танцуй, пока молодой, понимаешь? Вот женишься — и захочешь поразвлечься, да не до того будет.

— Я знаю.

Мы подошли к машине родителей. Мама коротко поцеловала меня в щеку.

— Так ты придешь на спектакль?

— Я постараюсь, но там будет видно…

Садясь на пассажирское сиденье, мама нахмурилась:

— Знаешь что, не беспокойся. Дядя Боб говорил, что хочет пойти. Я передам ему твой билет.

— Мне просто нужно еще раз проверить…

Но она уже захлопнула дверцу машины и, нахмурившись, смотрела на меня из-за стекла.

Меня вызвали в кабинет Британского Чокнутого. Как всегда раздраженный, начальник помахал экселевской распечаткой.

— Это вы сводили расчеты?

— Да, — кивнул я. — Вместе с новыми сотрудниками.

— Ну что ж, отвратительно, — скривился он. — Я просмотрел навскидку и за десять секунд нашел массу несоответствий.

Нет, это уже какой-то «День сурка». Каждое утро начинается с нудного разговора об одном и том же. Я стою перед столом начальника, он отчитывает меня за мелкие недочеты, а я покорно обещаю исправиться на будущее.

— Смотрите, здесь эта цифра уменьшилась на две десятых, а здесь — на три! Такая халтура не пойдет.

Он пронзительно смотрел на меня через толстые линзы очков. Волосы на шее все еще вставали дыбом от его взгляда, но это была чисто физиологическая реакция: я успел слишком хорошо узнать Британского Чокнутого, чтобы ощущать прежнее отчаяние, и привычно произнес то, что босс ожидал услышать:

— Не понимаю, как я это пропустил. Виноват, обещаю больше не допускать ничего подобного.

Наши взгляды встретились, и мы одновременно вздохнули, словно близнецы Боббси[48]. Момент единства душ. И сразу отвели глаза с взаимной неловкостью.

Босс кашлянул и сказал:

— Переделаете и через десять минут положите мне на стол.

— Конечно.

Он свел брови при мысли о неминуемом разочаровании — с меня станется принести расчеты пятью минутами позже назначенного срока.