Bang-bang - [11]

Шрифт
Интервал

— А почему вы думаете, что он обратился к другому специалисту?

Юрико молча протягивает ему телефон, который когда-то принадлежал Акихико. Психолог таращится на NEC. И Юрико повторяет то, что говорила мне в баре. Про последний звонок и прочее.

— Интересно, интересно, — он разглядывает сотовый телефон, будто впервые в жизни видит подобную штуку. — А вы не пробовали звонить по этому номеру?

— Пока нет, — отвечает Юрико.

Это «пока» мне очень не нравится. Я не верю, что Акихико нашел что-то экстраординарное. Не верю, что причиной его смерти послужил разговор по телефону с каким-нибудь хитрожопым парнем. Совпадение, так я думаю. Но это не то предположение, в справедливости которого я хочу убедиться любой ценой. На Акихико мне плевать. Пусть даже он был весь из себя замечательный. Псих он и есть псих, чего о нем жалеть… Пусть спокойно лежит в могиле и хранит свои тайны. Живые не должны вмешиваться в эту историю. «Живые» можно читать как «Юрико».

— Правильно, правильно, — глаза психолога по-совиному моргают за дымчатыми стеклами.

Непонятно, то ли он заботится о жизни Юрико, то ли о своей репутации и о своем кошельке. Но как бы то ни было, я с ним абсолютно согласен. Нечего туда звонить.

Он нажимает на кнопки телефона. Те пищат при каждом прикосновении. Не знаю, почему, но мне становится не по себе от этих попискиваний. В тишине полутемного кабинета они звучат маленькими набатами, слабыми отголосками тревожных сирен. Мы с Юрико, затаив дыхание, слушаем электронные «пи-ип, пи-ип» и не сводим взгляда с тонких холеных пальцев, вызывающих эти звуки.

— О-ох… — выдыхает психолог, пялясь на зеленоватый дисплей.

И я понимаю, что сирены звучали не зря.

— Что там? — вытягивает шею Юрико.

Прежде чем ответить, психолог делает глоток чая. Прежде чем ответить, он кладет телефон на стол, снимает очки и протирает стекла мягкой замшевой тряпочкой из нагрудного кармана. Прежде чем ответить, он проводит рукой по покрытому испариной лбу и поднимает на нас растерянный взгляд.

— Что там?

— Я, кажется, знаю, кому он звонил перед смертью, — наконец произносит психолог.

— И кому же?

— Вам это имя ничего не скажет. Это телефон моего бывшего клиента. Вернее, клиентки… Я работал с ней полгода назад. Сложный случай… Мне так и не удалось ей помочь, хотя я очень старался.

— Она что, тоже повесилась? — спрашиваю я. Это «тоже» вырывается случайно, выдавая мою потаенную уверенность, что смерть Акихико в какой-то степени на совести психолога.

— Нет, нет, — поспешно отвечает он. И уже медленнее: — Вернее, я не знаю… Она просто позвонила и сказала, что не видит смысла в дальнейших встречах. После этого я ее не видел. Пробовал звонить, но она никогда не брала трубку…

В его голосе чуть больше горечи, чем должно быть у психолога, сожалеющего о потере клиента. Похоже, это как раз тот случай, когда профессиональная этика была послана к черту.

— Вы спали с ней? — спрашиваю.

— Не ваше дело.

Грубость дается ему с трудом. Он из тех людей, которым можно наступить в транспорте на ногу, а они будут делать вид, что ничего не случилось, лишь бы не поставить вас в неловкое положение.

— Значит, спали, — говорю.

— Не ваше дело.

— Как сказать… Если Акихико действительно перед смертью звонил этой женщине и после разговора с ней сунул голову в петлю, вы ничего не должны скрывать…

— Вот если в полиции меня спросят, я расскажу все.

— А что у нее была за проблема? — спрашивает Юрико, отодвигая пустую чашку.

— Это врачебная тайна…

— Да бросьте вы! Я же не спрашиваю ее имени…

— Зачем вам это?

— Затем, что Акихико был моим хорошим другом. Вам и ему, — она кивает в мою сторону, — на него наплевать. А вот мне — нет. Я хочу понять, из-за чего вдруг у него так поехала крыша, что он повесился на ручке двери. Между прочим, знатоки утверждают, что такой способ самоубийства требует железной решимости. Смерть наступает от удушья, и человек мучается минут десять, оставаясь в сознании, но тело уже не слушается, наступает паралич… Можете быть уверены, Акихико знал, на что идет. Он был основательным парнем… В его духе было сначала детально изучить все возможные способы, а уже потом принять решение. Так что это не случайность и не минутная слабость. И я хочу разобраться, что к чему. Не каждый день вешается твой друг. Поэтому ответьте, пожалуйста, на мои вопросы. Иначе я обращусь в полицию и расскажу все, что знаю. Выбирайте, с кем вам лучше разговаривать — со мной или с полицейскими.

Характерная черта Юрико — она всегда идет напролом. И чаще всего такая стратегия себя оправдывает. Люди не привыкли к такой прямолинейности и теряются, когда им в лоб говорят то, что думают. Психолог — не исключение. Он испуганно хлопает глазами:

— Зачем полиция? То есть скрывать мне от них, конечно, нечего, но… Есть ведь правила…

— О правилах вы им расскажете, — сухо говорит Юрико. — И вообще что вы так трясетесь? Можно подумать, эта женщина — какой-то исключительный случай. Мы уже такого наслушались в вашей группе, что нас вряд ли удивишь. Верно, Котаро?

— Угу.

Честно говоря, меня больше занимает вопрос, спал он с ней или нет, и как ее звали.

— Ну, хорошо, только пообещайте, что вы никому…


Еще от автора Мацуо Монро
Научи меня умирать

Если ты потерял все, чем дорожил, и встал по ту сторону закона; если обезьяна ведет с тобой философские разговоры, а маньяк-начальник отрезает тебе ухо – не отчаивайся. Это твой путь к просветлению. Сядь на берегу моря, выпей виски и расслабься. Когда жизнь катится в пропасть, подтолкни ее. Когда реальность выворачивается наизнанку, пошли ее к черту.


Рекомендуем почитать
С высоты птичьего полета

1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.


Три персонажа в поисках любви и бессмертия

Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с  риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.


И бывшие с ним

Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.


Терпеливый Арсений

«А все так и сложилось — как нарочно, будто подстроил кто. И жена Арсению досталась такая, что только держись. Что называется — черт подсунул. Арсений про Васену Власьевну так и говорил: нечистый сосватал. Другой бы давно сбежал куда глаза глядят, а Арсений ничего, вроде бы даже приладился как-то».


От рассвета до заката

В этой книге собраны небольшие лирические рассказы. «Ещё в раннем детстве, в деревенском моём детстве, я поняла, что можно разговаривать с деревьями, перекликаться с птицами, говорить с облаками. В самые тяжёлые минуты жизни уходила я к ним, к тому неживому, что было для меня самым живым. И теперь, когда душа моя выжжена, только к небу, деревьям и цветам могу обращаться я на равных — они поймут». Книга издана при поддержке Министерства культуры РФ и Московского союза литераторов.


Жук, что ел жуков

Жестокая и смешная сказка с множеством натуралистичных сцен насилия. Читается за 20-30 минут. Прекрасно подойдет для странного летнего вечера. «Жук, что ел жуков» – это макросъемка мира, что скрыт от нас в траве и листве. Здесь зарождаются и гибнут народы, кипят войны и революции, а один человеческий день составляет целую эпоху. Вместе с Жуком и Клещом вы отправитесь в опасное путешествие с не менее опасными последствиями.