Банджо-блюз - [73]

– Графы! Малый совет. Я не доверяю им, – хмурит лоб император. Тонкие пальцы срывают расцветшую в оранжерее орхидею, сминают нежные лепестки. – Кажется, что они все время сравнивают меня с отцом.

– Человеку свойственно жить прошлым или будущим, – успокаивает друга Доно. – Настоящее ему редко по нраву. Вот и вы сорвали несчастный цветок, не заметив его красоты. А ведь она кратковременна!

– Здесь круглый год выращивают такие – особый микроклимат, – поясняет император, стряхивая с рук пыльцу. – Так что же делать?

– Вы сами ответили на вопрос, Ваше Величество. Мы не ценим того, что не страшимся потерять. Заставьте ваших подданных жить настоящим. Радоваться каждому рассвету, благословлять каждый закат.

– Именно так я и поступлю, – хмыкает Юрий. – Глава СБ давно бьет копытом, прося увеличить штат. Стоит пойти навстречу – у его подчиненных скоро будет много работы.

Вскоре императорскую резиденцию и впрямь заполняют люди с нашивками, свидетельствующими о принадлежности к Особому отделу СБ. Молодые люди, походящие друг на друга не только статью, но и схожим выражением суровой серьезности на лицах. Простые люди на улицах Форбарр-Султаны от этих молодцов шарахаются, да и многие форы поглядывают на них с опасливой неприязнью.

– Моя гордость, – говорит об отряде Особого отдала император. – Любой из них, не страшась, отдаст за меня жизнь.

– Но пока они отнимают слишком много чужих жизней, – замечает кто-то из придворных. И тут же съеживается, как будто ожидая удара.

Император милостив и не удостаивает глупца гневом:

– Жизни тех, кто может угрожать империи! – провозглашает Его Величество Юрий, и никто не смеет ему возразить.

– Они не понимают, на какой планете живут! – возмущается император через пару часов. – Думают, что избавились от цетагандийцев и теперь могут расслабиться, забыть про бдительность. Враги только этого и ждут! Самое дурное, что многие из тех, кто кланялся мне сегодня, и есть враги. Ты согласен, Доно?

– Пожалуй, – отвечает архитектор. Они прогуливаются по вечернему парку, исполняя рекомендацию врачей: императора часто стали мучить бессонницы. На расстоянии нескольких шагов безмолвными тенями следуют охранники. – Подобострастные улыбки нередко скрывают затаенную злобу.

– Уже сейчас многие говорят о моей тирании. И я буду тираном, Форратьер! Я буду тиранам с теми, кто предал вчера и готов предать завтра. Я вычищу этот замшелый сад, который достался мне от отца, даже если вместе с сорняками придется вырвать несколько благородных растений!

В свете паркового фонаря видно, как блестят от гнева и воодушевления глаза императора. Не проникнуться его священной решимостью невозможно, она подхватывает, как вихрь, увлекает в неведомые заурядным людям выси – сквозь ночную черноту к пробивающимся сквозь облака лунным лучам.

– Ответственность перед историей освобождает от ответственности перед людьми, – говорит Доно, и Его Величество награждает его одобрительной улыбкой.

Во время одного из семейных ужинов в особняке Форратьеров друг дома Петер Форкосиган начинает с возмущением рассказывать о репрессиях, которые якобы творятся по указу императора. Форкосиган – человек с цепким взглядом, чересчур властным голосом и слишком широкими плечами – всегда был смутно неприятен Доно.

– Высшая власть обязана быть мудрой, а мудрость невозможна без жестокости, – не выдерживает он.

Форкосиган медленно оборачивается, выступающий из-под ворота мундира кадык ходит ходуном:

– А если бы вас, молодой человек, за несуществующую измену императору посадили в клетку без пищи, воды и одежды, как бы вы заговорили тогда?

– Не бывает сбора урожая без раздавленных плодов!

– Не обращай внимания, Петер, у Доно в голове вечно мешанина, – вмешивается граф Пьер.

– За которую расплачивается казна, – бурчит под нос Форкосиган. – На лестницу, которая упирается в глухую стену, едут смотреть из дальних графств, как на вершину архитектурного бреда.

Доно считает ниже своего достоинства отвечать на выпад ничего не смыслящего в искусстве человека, всю жизнь интересовавшегося только войной и лошадьми. Однако после этого разговора родственники и знакомые брата часто начинают замолкать, когда он заходит в комнату. Наверняка опасаются, что малохольный брат графа Пьера донесет о неподобающих разговорах Его Величеству. Это немного обидно: Доно Форратьер никогда не был доносчиком или сплетником. Что же, к непониманию окружающих он привык с детства, а компания императора уж точно приятнее общества грубого лошадника Форкосигана или ему подобных.

Но, как бы не относился Доно к приятелю брата, убийство леди Форкосиган и малолетних детей повергает его в ужас. Воображение рисует распластанные в лужах крови тела, искаженные последним ужасом лица.

– Почему?! – вопрошает он императора.

– Семя, угрожающее престолу, должно быть уничтожено. Да, это больно и страшно, но, ступив на путь войны однажды, я пойду до конца. А ты? – под пронзительным взглядом Юрия хочется исчезнуть, спрятаться куда угодно, – ты готов идти со мной до конца?

– Всякое свершение обрекает нас на рабство – оно обязывает к более высоким свершениям, – бормочет Доно.