Бамбуш - [4]

Моя похвала не понравилась Боре. Он метнул на меня холодный взгляд и хотел что-то сказать, но подошел ближе к матери, сел рядом с ней и необычайно нежно спросил:

— Мамочка, не мерзнет ли у тебя спина?

Поправил одеяло на ее спине.

— Брат, ты из какой местности? — спросила Шарка.

— Из Бару́на.

— Значит, мы земляки. Мы из Ниця́на.

Шарка глубоко вздохнула.

— Да. В тридцати километрах друг от друга жили, — ответил я.

— Теперь где живешь?

— Здесь. Уже четыре месяца как переехал со станции Козульки́.

— Поэтому раньше я не встречала тебя на нашей станции…

Шарка хотела что-то добавить, но сильный кашель оборвал ее слова. Ей стало плохо. Боря проворно вскочил, достал из-под нар консервную банку.

Я простился с матерью Бори и вышел на крыльцо. Мальчик пошел меня провожать. Я предложил ему:

— Давай пойдем к нам.

— Зачем я пойду к вам? — возразил Боря.

— Я познакомился с твоей мамой, а теперь ты должен узнать мою.

Мальчик долго стоял в раздумье. В голове моей мелькнула мысль: «Надо мальчика привести домой и попросить маму выстирать и залатать ему одежонку».

— Ну ладно, пойдем теперь к тебе, — наконец согласился Боря.

Не успели мы спуститься с крыльца, как навстречу нам показалась тетя Феня. Боря юркнул за мою спину. Она спросила:

— Здесь живет калмычонок?

— Какой?

— Этот самый…

— Боря, что ли?

— Да…

— Вот он. — Я отошел в сторонку.

Тетя Феня заботливо, совсем по-матерински, привлекла к себе мальчика, сказала:

— Я пришла за тобой.

И Боря, диковатый мой брат, неожиданно обмяк, доверчиво прижался к пожилой женщине, глазами приглашая меня последовать за ней.

Я вспомнил о каких-то незаконченных делах на станции. Но пошел за ними. Мне думалось, что со мной мальчик не будет чувствовать себя таким одиноким, что я нужен ему.

Тетя Феня налила теплой воды в таз и почти насильно посадила мальчика в него. Когда она бросила его грязную одежду в лоханку, в мыльную пену, Боря испуганно спросил:

— А как же я пойду голым домой?

— Когда подсохнет, тогда и пойдешь.

Боря свистнул.

— Не свисти в комнате — грех, — заметила тетя Феня.

Потом она завернула мальчика в старую солдатскую шинель, оставшуюся после гибели сына, и посадила на кровать. Боря, уплетая картошку, от удовольствия зажмурив глаза, убежденно заявил:

— Горячая картав с холодным молоком — ох какая вкусная штука!

Тетя Феня сказала:

— Бадма, налей ему стакан молока.

Я подошел к мальчику и спросил:

— Почему ты тогда скрыл от меня свое имя?

— Нельзя верить каждому человеку.

— Почему?

— На свете больше злых людей, чем добрых.

— Брось ты. Кто внушил тебе это?

Мальчик на секунду задумался: ответить или нет?

— Дед Далчи говорит: «Нельзя верить людям. У змеи полоска наружи, у человека — внутри».

Тетя Феня, внимательно слушая наш разговор, усмехнулась.

Я крепко сжал худые, тоненькие ручонки мальчика и сказал:

— Боря, ты неправильно рассуждаешь. Надо верить человеку. Доверие рождает доверие.

— Я тебе верю. А вот деду Далчи больше не верю, — горько объяснил мальчик.

— Почему же ты не веришь деду Далчи?

— Он обманул нас.

— Как?

— Дед Далчи обещался зимой, когда кончится срок пасти коров, дать мешок картав. Теперь уже весна. А дед Далчи, хотя я просил у него, не дает картав.

— Ты духом не падай. Он обязательно даст картошку, — заверил я мальчика.

9

Однажды Боря заявил мне:

— Мне надо зарабатывать хлеб.

— Как будешь зарабатывать хлеб? — удивленно спросил я.

— Сам не знаю. Моя мама уже поправляется. Если бы был хлеб, она встала бы…

От этих слов мне стало грустно. Какой совет могу ему дать?

Боря печально произнес:

— Мама сегодня пила чай голый.

«Как же помочь мальчику, где достать для него продукты?» — подумал я.

Как раз в это время ко мне зашел столяр нашей станции, старик Кулаков. Мальчик весь сжался.

Кулаков сказал мне:

— Хлопец, говорят, что ты малюешь мой портрет. Пришел поглядеть.

Я покраснел. На Таню и Аню карикатуры подействовали. Теперь они содержат стрелки в чистоте. Михаил Александрович вызвал меня к себе и дал новое задание. Он сказал: «Столяр Кулаков в рабочее время делает на сторону столы, стулья, шкафы. Надо его изобразить».

Чтобы нарисовать Кулакова, я несколько раз ходил к нему на работу, смотрел на него, сделал некоторые наброски.

Столяр, увидев мою работу, неожиданно громко рассмеялся:

— Не худо. Только нос шибко велик. К тому же надо было меня рисовать не нюхающим деньги, а щупающим их…

Я изобразил старика сидящим на множестве стульев, столов и шкафов и принюхивающимся, чтобы определить, откуда пахнет деньгами.

Кулаков почесал затылок и сказал:

— По правде говоря, намалевано не так уж плохо. Хоть и не все, как полагается в натуре. Но я, браток, на тебя не обижаюсь. Меня доселе ни один человек не рисовал. Большое тебе спасибо. Кроме того, люди, посмотрев мой портрет, еще больше заказов будут давать. Все это к лучшему.

Старик, еще раз тщательно оглядев карикатуру, сделал новое замечание:

— Только вот у этих столов ножки получились кривые. Я делаю прямые, правильные. Поправь, ради бога, эти ножки. А то люди подумают, что я в самом деле делаю кривые столы. Обязательно исправь. Хлопец, у тебя есть уменье. Всякое дело любит душу. И работать надо с душой, любовь вкладывать. Тогда изделие твое получится мастерское, красивое. А за картинку тебе премного благодарен.