Балъюртовские летописцы - [18]

Зазвонил телефон. Алимов снял трубку. Салавдин Алханович приглашал Алимова к себе в райком.

Письменный стол, за которым сидел секретарь, был завален кипами бумаг, подшивками газет, и вид у Салавдина Алхановича был растерянный, жалкий, не чувствовалось в нем обычной монументальности, важности, казалось, Салавдина Алхановича кто-то крепко обидел.

— Вот, — указывал он на ворох бумаг, — не думайте, что только вы, газетчики, пишете, и нам приходится испытывать муки слова.

— Вижу, — улыбнулся Алимов.

— Справку в обком готовлю. А тут еще текучка, бесконечные посетители. И все — срочно, — Салавдин Алханович вздохнул.

Алимову не приходилось раньше видеть секретаря таким обеспокоенным и удрученным. Странное чувство вызывал в нем этот большой, тучный человек — захотелось вдруг, как маленького, погладить его по голове, сказать что-то утешительное.

— Вот, приступают теперь к разделу о деятельности газеты. От вас справку требовать не стал: следим все-таки сами, видим, что у вас так, что не так. Да… мне все-таки хотелось бы уточнить, какое развитие получит статья о Бекишевой?

— Понимаете ли… — Алимов начал объяснять, как получилось со статьей.

— Я в курсе дела, — перебил Салавдин Алханооич. — Меня интересует не история вопроса, а возможные перспективы, которые за ней стоят. Мне, например, ясно, что вы, как редактор, редактор молодой, неопытный, совершили грубую ошибку, осудив в коллективе Микаилова. Статья-то хорошая, нужная. А осудить надо было Бекишеву и ее жениха. Вместо того чтобы трудиться, делом ответить на призыв партии, развели тут демагогию. Подумаешь, им не нравятся свиньи! Да теперь все силы должны быть брошены на решение этой важной, государственной задачи, а они, видите ли, хотят дискутировать о вкусах. Чем хуже их Мантаев — кумык, ставший прославленным свинарем?! И кто же продолжит это патриотическое начинание, если не молодежь? — Салавдин Алханович все больше накалялся. Алимов подумал, что этими же словами говорил на обсуждении Варисов. Значит, Варисов уже побывал здесь. — Свяжитесь с райкомом комсомола, — продолжал секретарь, — я им скажу: надо раздолбать и ее и особенно его, этого жениха, — на собрании, в статье — не имеет значения! Надо уметь давать вещам острую политическую оценку…

— Мы подумаем, что предпринять, — сказал Алимов.

— Когда Гамильтон, вождь пурийцев, задумал привести неожиданно в Сицилию свой флот, он не сообщил командирам о курсе движения, а вручил им запечатанные таблички, где был указан маршрут, и приказал вскрыть эти таблички только в случае крайней необходимости, если судно будет сбито бурей с курса и потеряет из виду флагманский корабль…

«Ну вот, — подумал Алимов со скукой, — теперь это надолго, его любимый конек — подкреплять свои рассуждения древней историей, поступками и высказываниями выдающихся полководцев. Должно быть, сам мнит себя таким полководцем»…

— Вот… А вы, товарищ Алимов, не вручайте нам запечатанных табличек, а четко и прямо скажите о взятом вами курсе, — закончил Салавдин Алханович и, шумно выдохнув, откинулся на спинку кресла.

— Пока я не могу сказать ничего определенного. — Алимов пожал плечами. — Мне самому еще неясно, что следует предпринять…

— Плохо, Алимов. Очень плохо!

— Может быть, и плохо. Но я не убежден, что курс на интенсивное развитие свиноводства — это ударный фронт в условиях Дагестана.

— Да? — Брови Салавднна Алхановича удивленно поползли вверх. — Это уж, брат мой, совсем плохой показатель! Вы, оказывается, не научились еще мыслить государственно. Всеми дело это признано целесообразным, а вы до сих пор еще не убеждены! — Ироничная улыбка тронула его пухлые губы. — Вот это да! Это уже показатель вашей политической незрелости. Печально, очень печально…

12

С самого утра в редакции царила атмосфера небывалой деловитости. Все были на своих рабочих местах, даже Галич сидел в кабинете и, что-то напевая, весело правил статьи, лихо чертил макеты, громко распоряжался:

— Хункерхан, немедленно тащи еще сто строк! Микаилов — пятьдесят! Быстро! В темпе!

В одиннадцать часов утра Алимову уже принесли сразу две полосы.

— Две другие будут часа через полтора, — сказала Заира и улыбнулась Казбеку заговорщицки, лукаво, как будто они оба были посвящены в какую-то тайну.

А тайна была немудрящая: сегодня в честь годовщины Советской Армии в редакции решили устроить банкет. Договорились, что сядут за стол, как только подпишут газету в свет, вот и гнали изо всех сил.

К трем часам дня газета была подписана.

— Рекордный срок! — ворвался в кабинет Алимова Галич со свежим, остро пахнущим типографской краской номером и победоносной улыбкой на лице.

Следом за Галичем вошел и директор типографии Игитов.

— Значит, можем? — улыбаясь, сказал ему Алимов. — Можем выпускать газету в срок, когда захотим!

— Валлах, можем, еще как можем! — просиял Игитов.

— Вот и надо закрепить этот темп, эту четкость, — сказал Алимов.

— Закрепим на сегодняшнем банкете, — засмеялся Галич. — Как думает директор типографии? — Володя похлопал Игитова по плечу, и его полушубок издал такой звук, какой раздается, когда вытряхивают палкой ковер, кстати сказать, над плечом Игитова поднялось облачко пыли.