Балтийцы (сборник) - [26]

– Справа по носу плавающая мина, – кричит с мостика в люк сигнальщик.

– Проходим или надо менять курс? – спрашиваю я вахтенного начальника через люк и, узнав, что проходим, возвращаюсь к штурманскому столу.

– Иван Владимирович, будем расстреливать мину? – обращаюсь к командиру.

– Нет, не будем, – отвечает он, нервно смахивая с кожаной куртки соринку. – В таком месте останавливаться небезопасно, – это дежурный пост немецких подводных лодок. Нужно проскочить по возможности скорее. Поставьте на вахту лишнего сигнальщика, пусть смотрит в оба.

Командир говорит сухо и лаконически, только то, что нужно. Исполнив полученное приказание, я снял пальто и вошел в кают-компанию, где старший офицер и инженер-механик пили чай, изредка обмениваясь немногими словами.

Лодку начинало качать, а потому стол был утыкан палочками, между которыми стояли стаканы и прочая посуда. Только при таком устройстве можно было удержать на столе предметы. Впрочем, стаканы с чаем приходилось держать все время в руках, иначе чай из них выливался. Вестовой Сосунов, с трудом удерживая равновесие, хватаясь то за буфетный шкап, то за стол и стулья, подал мне наполовину расплескавшийся стакан чаю и поставил передо мной тарелку с сухарями, заткнув вокруг нее свободные палочки.

Мы сидели молча. Наш флотский юмор затих на время. Береговые темы не затрагивались вовсе. Мысли прикованы были к грядущему, жуткому и неизвестному.

Четверть часа спустя я вышел наверх и принял вахту. Погода была ясная, но ветреная. Волнение подынималось, но к вечеру, судя по барометру и менявшемуся направлению ветра, должно было стихнуть. Лодка твердо держалась на курсе, врезаясь длинным, тяжелым корпусом в волны, которые катились по всей палубе, омывая пушки и заплескивая мостик. В силу своеобразной конструкции подводных лодок мостик наш так мал, что приходится всю вахту стоять на месте, не имея возможности сделать даже трех шагов. Впрочем, это не было бы возможным и от качки. Приходилось держаться, обнявши перископную тумбу, и сосредоточенно глядеть вперед.

Принято думать, что вахтенный начальник коротает свое время в блаженных мечтах о невесте, о родных и знакомых, о береговых забавах и других утехах жизни. В данном случае этой идиллии, воспетой Станюковичем в его прекрасных рассказах, не существовало. Всякий, вышедший в море навстречу хитрому, притаившемуся врагу, решительно порывает с береговой жизнью и с самыми воспоминаниями о ней, ибо каждую минуту может произойти контраст, которого не выдержат никакие нервы. Внимание всецело поглощено морем, коварным, а не поэтическим, по вине врага.

На вахту в качестве добавочного сигнальщика для особо усердного наблюдения вышел сам боцман. Отрапортовав о принятии вахты, он сразу заговорил на злобы дня. О немцах, о минах, о непогодах и о том, что составляет обязательную тему у всякого боцмана – о своих прежних плаваниях. Болтовня его несколько утомляла, но в результате помогла достоять вахту, не скучая.

– Вот когда мы с господином Вальрондом на «Крокодиле» плавали, в запрошлом году, нас цеппелин травил, и как раз в этих самых местах, где мы сейчас есть, – степенно рассказывал боцман. – Плывем мы это в надводном положении, а он из облаков вдруг такой длинный и точно бы стоит. Нас заметил сию же минуту. Мы от него погружаться, и, как на несчастье, лодка в ту пору не могла уйти на полную глубину. Идем на 90 фут и слышим: тра-ах, тра-ах – бросает бомбы, значит. Лодка-то старая, трещит по всем швам. Мы думали, что пришел карачун. Ин ничего: минут двадцать потравил и отстал – решил, значит, что покончил с нами. Мы уж так до ночи и не вылезали. Всплыли часов в девять вечера, в полной темноте. Был месяц октябрь. Пока мы шли под водой, развело штормягу. Насилу добрались и стали на якорь, в нейтральных водах, значит. Стоим день, стоим два. Шторм все ревет. На третьи сутки пришел шведский миноносец и объявил, что мы нарушаем нейтралитет. Мы снялись. Походили немного. Шторм не утихает. До русских берегов не добраться никак. К вечеру вернулись обратно. Утром опять миноносец. Командир кричит, что это уже другая лодка и что мы только переждем шторм, а потом уйдем. Те смеются: «Холодно вам?» – спрашивают. – «Разумеется, холодно», – кричим. Пурга так и завывает. Тогда вдруг с миноносца на шесте протягивают нам бутылку коньяку. Миноносец качает, насилу поймали… Да… Любопытно все это было. Потом миноносец ушел. Мы тоже ушли к утру, когда потишало… Командир все это, как есть, по начальству отписал. Даже в Ставке об этом Государю докладывали.

– Ну что же Государь?

– Говорят, засмеялись и похвалили шведов. Они, конечно, люди неплохие, – и боцман пустился в дальнейшие воспоминания.

Вахта кончилась. Я спустился вниз. В кают-компании меланхолично попивали кофе и пускали граммофон.

Командир вышел из своей каюты и заглянул в кают-компанию.

– Отчего вы не спите, господа? – спросил он кратко. Вопрос казался немного странным: было около четырех часов пополудни.

– Мой совет, господа, спать во всякое свободное время – и днем и ночью, ибо могут произойти обстоятельства, которые заставят нас бодрствовать многие сутки не смыкая глаз.