Бальмонт - [15]

Эпиграф к сборнику из Николауса Ленау — «Божественное в жизни всегда является мне в сопровождении печали» — определил основной минорный тон книги. Ее лейтмотив, созвучный сборникам других «старших» символистов (З. Гиппиус, Ф. Сологуба, А. Добролюбова), — «бесконечная печаль». «Элегии, стансы, сонеты» — такой подзаголовок, данный поэтом сборнику, указывал на традиционный принцип составления стихотворной книги, но композиционно она обрамлялась темой смерти, начатой первым стихотворением и завершенной своеобразной «колыбельной» — «Смерть, убаюкай меня». Название книги — «Под северным небом» — вызывало ассоциацию с чем-то хмурым, давящим. В одном из поздних эмигрантских писем Е. А. Андреевой Бальмонт напрямую связывал название «Под северным небом» с Петербургом. Лирический герой Бальмонта стремится вырваться из-под этой тяжести и мглы, подчас его тоска принимает христианскую направленность — отдельные стихотворения написаны в форме прямого обращения к Богу («Зачем?») или молитвы («Молитва»). Вместе с тем признание, что «есть свобода в разумной подчиненности Творцу», сопровождается нотами тревоги, горечи, сомнения:

…Но жизнь, любовь и смерть — все страшно, непонятно,

Все неизбежно для меня.

Велик Ты, Господи, но мир Твой неприветен…

(Зачем?)

В сборнике «Под северным небом» намечены некоторые общесимволистские мотивы, которые получат развитие в следующих книгах. В целом символизация в сборнике еще вполне традиционна для романтической поэзии:

Чайка, серая чайка с печальными криками носится

              Над холодной пучиной морской.

И откуда примчалась? Зачем? Почему ее жалобы

              Так полны безграничной тоской?

Бесконечная даль. Неприветное небо нахмурилось.

              Закурчавилась пена седая на гребне волны.

Плачет северный ветер, и чайка рыдает, безумная,

              Бесприютная чайка из дальней страны.

(Чайка)

В статье «Имени Чехова» (1929) Бальмонт вспоминал, что это стихотворение «весьма прославило» его и часто сопоставлялось с чеховской пьесой «Чайка», успешно поставленной Художественным театром. Действительно, стихотворение было очень популярно; положенное на музыку, часто исполнялось как романс.

Бальмонт довольно скромно оценивал свой второй литературный дебют. В записной книжке 1904 года он писал: «Оно началось, это длящееся, только еще обозначившееся, творчество — с печали, угнетенности и сумерек».

Критика 1890–1900-х годов, в целом благосклонно принявшая сборник «Под северным небом», обратила внимание прежде всего на музыкальность поэтического языка Бальмонта, особую мелодичность его стиха. «Он впервые открыл в нашем стихе „уклоны“, открыл возможности, которых никто не подозревал, небывалые перепевы гласных, переливающихся одна в другую, как капли влаги, как хрустальные звоны», — писал в 1903 году Валерий Брюсов.

Хрестоматийным примером бальмонтовского поэтического языка станет его «Песня без слов». Сюжетно это стихотворение восходит к фетовскому «Шепот, робкое дыханье…»: там и тут любовное свидание. Однако главное, что отличает бальмонтовский стих от фетовского, — это мелодическое звучание:

Ландыши, лютики. Ласки любовные.

Ласточки лепет. Лобзанье лучей,

Лес зеленеющий. Луг расцветающий,

Светлый свободно журчащий ручей.

Здесь чувствуется установка на музыкальность и не случайно вспоминается девиз французского поэта-символиста Поля Верлена: «Музыка — прежде всего». Само заглавие идет от Верлена, от его «Песен без слов» («Romance sans Paroles»), и в целом стихотворение воспринимается как импрессионистическое и символическое.

С Петербургом было связано «крещение» Бальмонта в поэзии. Вместе с тем он стал получать поддержку и в Москве. В первую очередь благодаря знакомству с князем Александром Ивановичем Урусовым. Блестящий адвокат и оратор, Урусов был человеком широкой образованности. Театрал, знаток европейской — особенно французской — литературы, переводчик, поклонник Флобера и Бодлера, он выступал и в качестве критика, иногда под псевдонимом А. Иванов. В кружке Урусова популяризировалось творчество Ибсена и французских символистов, поддерживались новые веяния в русской литературе и искусстве.

С Урусовым Бальмонт познакомился, вероятнее всего, в начале 1893 года и скоро стал завсегдатаем его салона. Князь с большим интересом отнесся к поэзии Бальмонта, угадав своеобразие его дарования в любви «к поэзии созвучий», в стремлении «создать стих, основанный на музыке». «Урусов <…> помог мне найти самого себя», — признавался Бальмонт в статье «Князь А. И. Урусов (Страницы любви и памяти)». «Поэзия созвучий» ярко проявилась уже в сборнике Бальмонта «Под северным небом», в стихотворении «Челн томленья», посвященном князю Урусову. Александр Иванович считал Бальмонта не только оригинальным, талантливым поэтом, но и «одним из рыцарей духа, трудом которых создается высшая культура». Он ценил его переводческую деятельность, субсидировал в 1895 году издание двух переведенных Бальмонтом книг Эдгара По — «Баллады и фантазии» и «Таинственные рассказы». Влияние Урусова сказалось и в том, что он обстоятельно познакомил поэта с французской литературой, которую Бальмонт одно время недооценивал, открыл перед ним поэтический мир Бодлера. Урусов перевел на русский бодлеровские «Цветы зла», участвовал в издании произведений поэта во Франции (совместно с поэтом-символистом Малларме), выступал как исследователь и комментатор творчества Бодлера. Дружба Бальмонта с Урусовым продолжалась до смерти последнего в 1900 году. Его памяти поэт посвятил стихотворение «Радостный завет».