Баллада о трубе и облаке - [41]

Кувшин дрогнул и стукнул по стакану, стакан звякнул и закачался, но старик подхватил его, поставил перед Петером Майценом и зашептал:

— Мы сидели тут, чтоб мальчик не видел.

— Дедушка, окошко открыто! — повторил Янкец, вставая. — Теперь мы пойдем домой?

Старик обнял его и стал гладить корявыми пальцами.

— Больно! — повел головой мальчуган.

— Больно!.. — прохрипел старик. — Конечно, больно…

Голос его прозвучал необычно, и внук поднял удивленный взгляд. А старик не отпускал его и все гладил по голове. Пальцы его, должно быть, стали еще более твердыми, потому что мальчик вырвался из его рук и с тревогой посмотрел на него.

— Янкец… — хрипло сказал старик, протянув к нему руку.

— Дедушка, сыграйте!

Старик медленно взял трубу и оглянулся на Петера Майцена.

— Сыграйте! — Мальчик нетерпеливо покрутил рукой.

— Сейчас, — вздохнул дед и улыбнулся.

— Ну давайте!

Старик провел рукой по глазам, облизнул губы и поднял трубу.

Петер Майцен замер, как пригвожденный.

Старик наклонился и едва слышно прошептал:

— Понимаете, сударь, ребенок есть ребенок!..

Петер Майцен едва нашел в себе силы кивнуть.

Труба запела. Звуки бились о холодные и темные стены погребка. Они колотились в стены, как колотится в сердце печаль, не находя выхода.

С трудом сдерживал себя Петер Майцен. В его сердце тоже билась печаль. Когда труба умолкла, он подошел к старику и молча взял его за руку.

— Ну вот теперь и мы пойдем, — покорно ответил тот. — Запрем погребок и пойдем.

— Нет! — возразил Янкец. — Еще разок!

Петер Майцен повернулся и опрометью бросился наружу. Он перебежал через дорогу, миновал виноградники. И замедлил шаг только возле омута. Яворки нигде не было. На зеленой траве были разостланы белые простыни, и три ивы спешили ему навстречу, как три хмурые тетки, три черные Парки.

И тогда вновь запела труба.

Он оглянулся. Погребок теперь не казался ему головкой черноглазой девушки, задремавшей среди зелени, теперь это был огромный белый череп.

— Смерть! — содрогнулся Петер Майцен и почти бегом кинулся из Тихого дола.

VI

Отдышался он в лесу. Спустился к речке, снял рубашку и умылся. Немного погодя он успокоился.

— Вот она, жизнь, — произнес он. — Обыкновенная жизнь. Случай только необыкновенный. Впрочем, чего в жизни не случается!

Закурив сигарету, он решил не думать об этом, расправил плечи и быстро зашагал по дороге. Столбы солнечного света были уже более блеклыми и совсем косо падали между соснами.

У явора, вспомнив о девушке, он остановился.

«Куда она делась?.. Наверно, пошла помочь тетке».

Он погладил гладкий ствол дерева и зашагал дальше, но вскоре остановился. Впереди, между деревьями, что-то блеснуло. Вглядевшись, он узнал Чернилогара. С косой на плече тот шел ему навстречу.

— Еще и этот кошмар! — воскликнул он и, сразу сойдя с дороги, укрылся за толстой сосной.

Медленно и почти неслышно Чернилогар прошел мимо. Сухощавый и костлявый, он и в самом деле напоминал скелет. Он равномерно покачивался, коса рассекала солнечные столбы. Около явора крестьянин что-то пробурчал, махнул рукой и пошел дальше.

Петер Майцен уже пожалел, что сошел с дороги. Его охватило злорадное желание встретиться с Чернилогаром.

«Как бы ты заговорил, увидев, что я был в Тихом доле? И узнав, что я все-таки нашел трубу?»

Он чуть было не выскочил из-за сосны. Но взял себя в руки. «Ладно. Пусть идет. Увидимся еще!»

Подождав, пока Чернилогар скрылся за поворотом, он поспешил домой. И вскоре стоял на перекрестке, откуда начиналась аллея. Как прекрасна была она в лучах вечернего солнца? В конце ее, подобно волшебному замку, белела усадьба. Все окна пылали. И солнечные столбы между соснами сверкали, подобно трубам большого органа. И этот орган гремел.

Волнение охватило Петера Майцена.

«Ведь это мог видеть Темникар, — подумал он, — разумеется, мог. Он мечтал о том, как было бы хорошо, если б он всех победил и, конечно, погиб бы и сам, но потом со славой вернулся. Он мог бы наяву увидеть это перед гибелью. Перед ним раскрылась бы аллея, а он…»

И Темникар уже был в аллее. Он шагал, гордо выпрямившись. На пороге его ждала Тилчка. Она была в зеленой юбке и нерпой блузке. Белые руки прижаты к высокой груди. Но вот она раскинула их в стороны и воскликнула:

— Ты вернулся, Ерней!

— Вернулся.

— Долго же тебя не было!

— Долго.

— И ты все сделал?

— Все!

— Все!.. О Ерней!..

Петер Майцен замер на месте. На пороге стояла Яворка. От неожиданности он так растерялся, что невольно воскликнул:

— Яворка!

Девушка встрепенулась и посмотрела на него. Печаль и гнев сменялись в ее взгляде.

«Я проговорился, что видел ее у явора!» — сообразил он.

— Не сердитесь! — забормотал он все еще растерянно. Девушка соскочила с порога, скользнула мимо него и быстро пошла по аллее. Ее длинные золотые волосы развевались на вечернем ветерке подобно боевому знамени.

— Эй! — Пронзительный голос толкнул его в спину.

Позади стояла Чернилогарица.

— Кто это? — указал он вдаль.

— Где? — спросила женщина, вытягивая шею.

Аллея была пуста, Яворка словно провалилась сквозь землю.

— Где? — повторила Чернилогарица, удивленно поглядев на него и, видимо, думая, что ему опять что-то померещилось.