Баллада о Максе и Амели - [82]

– А что такое «Заяц-маяц»?

– Не знаю. Может, это заяц, который еще и маяц?

– А это еще что такое – маяц?

– Понятия не имею, – ответил Макс, ложась возле меня и с довольным видом шлепая хвостом по ковру. – А еще Лилли иногда называет меня «Колбаса-вонючка».

– И ты ее ни разу за это не кусал?

– Такого я не сделал бы никогда.

– Я охотно сделаю это за тебя.

– Не делай Лилли ничего плохого, – сказал Макс.

При этом он ни чуточки не зарычал. Тем не менее его слова прозвучали все равно как «Даже не вздумай это делать». Он мне угрожал. Пусть даже и слегка. Он угрожал мне в первый раз за все то время, в течение которого я была с ним знакома. Рана с мусорной свалки сейчас облаяла бы его и вцепилась бы зубами в его заднюю ногу. Но я уже не была той Раной. Я ни за что не стала бы причинять вред Максу. Даже если бы он сам причинил мне боль. Хотя еда и придала мне немного сил, у меня их было еще недостаточно для того, чтобы спорить, а потому я перевела разговор на нечто такое, что имело для нашей жизни гораздо большее значение, чем когда-либо будет иметь эта маленькая девочка:

– А что с Йеддой?

– Она нас подобрала, положила в свой автомобиль и всю ночь везла по горам – до самого утра.

– И привезла сюда?

– Нет, к ветеринару. Он вел себя как хороший человек. Не так, как тот врач возле клеток. И он прочел что-то такое, что находилось под моей шерстью.

– Прочел? Под твоей шерстью?

– Я не знаю, что это было. Но ветеринар благодаря этому узнал, кому я принадлежу. И затем они все пришли. Первым вроде бы появился хозяин – прямо со своей работы. Он прижал меня к себе, расплакался, стал снова и снова просить у меня прощения и сказал, что он никогда не вышвырнул бы меня, если бы не был таким взвинченным. Взвинченным от своей работы, которая становилась все более нервной, и от многочисленных операций, которые пришлось делать Лилли на ноге. От такого сильного напряжения у него не выдержали нервы, и теперь он жалел об этом. Очень сильно жалел. Он больше не хотел даже на минуту отпускать меня от себя. Он отпустил меня только после того, как пришли хозяйка и Лилли. Лилли прижала меня к себе очень-очень сильно, потому что она радовалась даже больше, чем хозяин…

– Почему Йедда так поступила? – чувства, испытываемые этой семьей, меня не интересовали. Мне хотелось знать, какая нам сейчас угрожает опасность. – Она вообще-то хочет нас убить… Почему она нас спасла?

– У нее половина лица обгорела. И руки. И, по-моему, одна нога. Она была в белых штанах.

– Это не объяснение!

– А может, как раз-таки объяснение.

– Почему это?

– Она сказала, что кое-что осознала.

– Что именно?

– Она хочет, чтобы мы были счастливы.

– И ты ей веришь?

– А иначе зачем она стала бы нас спасать?

– Да, – тихо сказала я. – И в самом деле – зачем?

62

Пойти погулять.

Лилли и хозяйка захотели пойти с нами погулять.

Я вчера так налопалась, что мне даже захотелось отрыгнуть съеденную накануне пищу, но не начать потом есть ее заново (как это сделала бы любая собака), а оставить навсегда лежать на полу, чтобы в жилище людей всегда пахло этой едой.

Мать с дочерью стояли перед нами возле погасшего камина. На обеих была надета толстая ненастоящая шкура. Хозяин, как они сказали, ушел на работу. Не знаю, что это означало. Почему этот мужчина был не дома? Еще Макс сказал мне, что хозяин теперь относится к хозяйке намного лучше, чем в прежние времена. Лилли раньше даже плакала во сне, потому что боялась, что ее родители разойдутся. Странные они существа, эти люди.

– Пойдем, Колбаса-вонючка! – сказала Лилли Максу, и он радостно зашлепал хвостом по ковру.

– Пойдем, милашка, – сказала мне толстая женщина.

Милашка? Она что, надо мной насмехалась?

– Посмотрим, подойдет ли тебе вот это.

Она приложила к моей шее ошейник. Я на нее зарычала. Этой женщине не следует даже пытаться его на меня надевать, а иначе я укушу ее за толстую ляжку.

– Ну ладно, – вздохнула она. – Давай-ка начнем с тебя, Макс.

Она подошла к нему и расправила ошейник. Мне снова захотелось зарычать на нее, а затем еще и на Макса, если он на нее не зарычит. Макс встал и отошел прочь от камина на несколько шагов.

– Что с тобой? – спросила женщина и пошла за ним.

Однако каждый раз, когда она приближалась к нему с ошейником, он отходил на несколько шагов дальше.

– Он тоже не хочет ходить в ошейнике! – Лилли поняла, в чем тут дело, быстрее своей матери.

– Он слишком долго где-то там бегал, – констатировала мать, и я стала немножко гордиться своим Максом.

– Так пусть и сейчас побегает без ошейника, – предложила малышка.

– Ну ладно, – сказала, посомневавшись, женщина.

Затем она посмотрела на меня и спросила:

– А как насчет тебя? Ты сможешь вести себя на улице хорошо?

Я уставилась на нее.

– Нам придется рискнуть, пока ты не наделала прямо тут, в комнате, – сказала она и бросила ошейник на диван.

– Пойдемте! – крикнула Лилли и направилась к выходу.

За ней пошел сначала Макс, затем ее мать и, наконец, я. Я пошла не потому, что мне не хотелось «наделать» в этом их помещении. Мне ведь было все равно, хотят или не хотят люди, которые называют собак «вонючками», пахнуть подобным образом. Я пошла за ними и не потому, что вдруг стала послушной. Я пошла за ними лишь по одной-единственной причине: мне было интересно узнать, что находится там, снаружи. А еще – узнать, есть ли возможность дать отсюда деру и попасть обратно к морю. Или в лес, в котором мы с Максом могли бы жить так же счастливо, как в те дни – до того, как Йедда устроила лесной пожар. Если она и в самом деле нас больше не преследовала, то спокойная жизнь на природе наконец становилась для нас вполне возможной.