Баллада о Максе и Амели - [74]

Крики Анатьяри разносятся по всей пустыне. Рядом с ним находимся только мы с Дьялу. Йедда пытается убедить шамана помочь Анатьяри. Однако этот старик хочет помочь только самому себе, а потому обращается вместе с остальной нашей стаей в бегство, спасаясь от племени, которое считает своим тотемом змею.

– Не убегайте! – кричит Йедда.

Никто ее не слушает, кроме нас с Дьялу.

– Не убегайте!

Она пытается догнать остальных людей и кричит. Сначала это слова, затем просто какие-то звуки. Наша стая бросила Анатьяри. И Йедда начинает плакать. Эта сильная женщина – моя сестра – плачет. Я спускаюсь по склону пригорка к ней и лижу ее ладонь. Но у меня не получается ее утешить, как бы я ни старалась. Ее слезы продолжают течь, и я чувствую себя настолько беспомощной, что иду обратно к Дьялу и Анатьяри.

Никогда впоследствии я не испытывала такого страха, как тогда. Ни в голодную зиму, ни на костре, на котором меня сжигали, ни даже в концлагере.

– Наш брат будет долго страдать, – тихо говорит Дьялу.

– И кричать, – добавляю я. – Сначала громко. Затем тихо. Потому что у него будут иссякать силы.

– Но боль его будет все такой же сильной.

Я посмотрела на собак. Они стояли возле Анатьяри. Они оставались ему верны. А значит, и мне. По крайней мере, я так думала.

– Мы должны ему помочь, – говорит Дьялу. – Помочь? Я не понимаю. – Чтобы он не мучился.

Я все еще не понимаю.

Дьялу наклоняется над Анатьяри.

Но этот пес вдруг впился в Анатьяри зубами.

В шею.

Анатьяри закричал еще громче, чем раньше.

Пока его крики не сменились хрипом.

Я заревела, как разъяренный зверь.

Дьялу бросает взгляд на Йедду. Он чувствует себя виноватым. Теперь, когда он видит, что он натворил по отношению к ней, он уже не может впиваться в Анатьяри зубами. Но Анатьяри все еще жив, и ему придется и дальше испытывать мучения, если… да, если я его не…

Инала тоже впилась зубами в Анатьяри.

Жизнь уходит из Анатьяри. Я ему помогла. Его кровь течет у меня по глотке. Я ею давлюсь. Мы голодны, и его плоть могла бы стать для нас едой. Однако мы убили его не для того, чтобы съесть. Мы убили его из любви к нему.

Эти собаки показали свою истинную сущность.

Существует много видов любви. Для них следовало бы придумать различные слова, а не только одно. Одно слово – для любви к природе. Одно – для любви к матери. Одно – для любви к сестре. Одно – для любви, которая приносит страдания. Одно – для любви, от которой хочется радостно прыгать. Одно – для любви, которая помогает кому-то умереть.

Я почувствовала в своей утробе боль.

Йедда почему-то вся скрючивается.

Я и сама не знала, из-за чего я закричала еще громче: из-за смерти Анатьяри или из-за боли в своей утробе.

Несмотря на ее крики, я чувствую, что сердце детеныша в ее утробе бьется уже медленнее. Все медленнее и медленнее…

Я утратила нашего ребенка.

Его душа не попадет в промежуточный мир.

Эта маленькая душа утрачена навсегда.

Я теряю свою сестру.

Моя ненависть к этим собакам становится безграничной.

Я не решаюсь подойти к Йедде, которая корчится на песке. Дьялу тоже, он даже не двигается с места. Мы с ним остаемся возле мертвого Анатьяри. То, что мы уже больше не чувствуем запаха своей стаи, но зато чувствуем запах племени с тотемом в виде змеи, в котором совсем нет собак, не вызывает у нас ни малейшего волнения. Йедда некоторое время спустя перестает корчиться, поднимается на ноги и идет к нам. Она идет с кровоточащей утробой и с ненавистью в глазах. Остановившись возле нас, она берет копье Анатьяри. Инстинкт подсказывает мне, что нужно бежать. Но Йедда ведь наша сестра. Дьялу становится перед ней. Я хочу, чтобы он убежал, но он говорит, что она ничего нам не сделает. Он такой наивный оптимист! Я предупреждаю его, что он должен бежать. Я предупреждаю его снова, и снова, и снова, и… И тут в него вонзается копье.

Инала завыла на солнце пустыни. Я не стала вытаскивать копье из Дьялу. Вместо этого я достала свое рубило, бросилась к Инале и схватила ее за горло. Инала не сопротивлялась. Сначала я выбила ей один глаз. Затем – второй.

Теперь я слепа. Я начинаю скулить, но жалею я не свою жизнь, а своих неродившихся детенышей:

– Пожалуйста, не надо, пожалуйста, не надо!

Однако Йедда бьет меня рубилом в живот.

Снова.

И снова, и снова.

Последний запах, который я чувствую в этой жизни, – запах ненависти Йедды. Очень сильный запах.

Затем я упала на песок и стала ждать Золотой Свет.

И я вдруг увидела Золотой Свет.

54

– Перестань скулить, – это говорит мне Белый Хвост. – Да перестань же ты, наконец!

Я открыла глаз и увидела прямо перед собой его морду. Если я не замолчу, он меня, наверное, укусит. Но я продолжаю скулить, потому что я не знала, что такое этот Золотой Свет. Он был ужасным. И прекрасным. И от него у меня похолодела кровь.

Я скулю из-за Дьялу и из-за моих детенышей. Но больше всего – из-за Йедды. Я почувствовала в своем сне ее присутствие. Она не умерла. И это означало, что мне угрожает опасность. И Максу угрожает опасность!

В этот момент я поняла, что не смогу избежать боли, связанной с его смертью, даже если буду в разлуке с ним. Лучше уж быть рядом с Максом, чем почувствовать его кончину, находясь от него далеко. И лучше уж наслаждаться каждой секундой жизни вплоть до наступления неизбежного, чем жить в страхе и без любви.