Балерина, Балерина - [4]

Элизабета меня целует и потом кладет пакетик у двери. В пакетике что-то есть для меня, потому что мой праздник, знаю. Потом Элизабета садится к столу. Я не знаю, кто из них моя мама. Вдруг.

Я слышу шаги. Смех. Я его узнаю. Сречко. Мама замечает, что он уже навеселе. Заходит в дверь. Ничего не говорит. Смеется и проходит на кухню. С ним заходит его мама, тетя Луция. Мама рассказывает, что тетя Луция сестра моего отца, и что поэтому она моя тетя, и что Сречко мой двоюродный брат. Сречко смеется и смотрит на меня. Луция говорит ему: Садись, садись за стол. Я смотрю на тетю Луцию. У нее тапочки, такие же как у меня. С бабочкой. Мама замечает, что она опять забыла обуться, господи…

Вечером, когда мы с мамой смотрим через окно и она разговаривает со мной тихонько, потому что Карло спит, папа спит и птицы на каштане тоже спят, она говорит, что не знает, что будет со Сречко, когда тети Луции не станет. Мама говорит, что тетя Луция умрет, потому что старая и забывает переобуваться.

Сейчас я смотрю на нее, на тетю Луцию, она подталкивает Сречко к столу и говорит мне, потому что смотрит на меня: Ох, Балерина, какая ты сегодня красивая, — и садится рядом со Сречко. Он продолжает смеяться, но чуть потише. И Карло тоже тихонько посмеивается, и папа тоже. Все смеются, когда Сречко здесь.

Иванка, знаешь, где я его нашла? — говорит Луция.

Нет, говорит Иванка, моя мама.

На площади!

Да ну?!

Да… Он был там, посреди площади, смотрел на море и трясся. Как прутик.

Он все еще боится?

Да, все еще боится… Я ему говорю, пойди купи хлеба, а он возьмет и куда-нибудь запропастится, а я уже и не знаю, где он. Мне приходится одеваться, обуваться и идти его искать.

Сречко смеется, все еще тихонько. Я стою в углу, и смотрю на него, и слушаю.

Если дорога слишком большая или площадь, ему страшно. Он не может сдвинуться с места. Все широкое и большое. Я ему говорю: сиди дома, а он ни в какую, куда-нибудь запропастится, и потом трясется там, и зовет меня… Ты ведь знаешь, как было в Испании. Он сказал, что едет в Испанию. Взял билет на поезд, довезли его до Испании, а он и остался стоять на станции. День стоял. Целый день. Потому что дошел до дверей вокзала, увидел площадь и не смог выйти наружу. Испугался. А ведь я-то знаю. Если площадь, то страх его берет. Ну а потом он просто приехал обратно. От станции до станции. Семнадцать часов на поезде. Вот скажи ты мне, ну не горе луковое?

Сейчас все смеются. Сречко — очень громко.

И потом он должен чего-нибудь выпить, говорит Луция, и вот он уже навеселе. Ох, Балерина, Балерина, вот что бы ты сказала, а?

И я смотрю на ее тапочки с бабочкой, такие же как у меня.

Я ему говорю, продолжает Луция, музыку послушай. Если уж ничего делать у тебя не получается, если даже за хлебом сходить не можешь, слушай музыку, так ведь?! Куда уж тут денешься, ему нравится! Сильвестер был точно таким. Орган и ничего больше. В церкви целый божий день… За органом. И этот точно такой, как Сильвестер. Земля ему пухом, он ведь пенсию мне оставил.

Я смотрю в сторону окна. Слышу шаги. Знаю, это Йосипина. Она всегда бежит, моя сестра.

Вечером, когда мы смотрим с мамой в окно, в комнате, где я сплю, и мама говорит тихо, она мне рассказывает, что Йосипина тайком ходит к жене часовщика гладить. Говорит, что муж не разрешает ей гладить и хочет, чтобы она была дома, но она все равно ходит, тайком. Мама говорит, что ее муж большой и сильный. Я не знаю, кто он. Сегодня его на кухне нет. Его никогда нет. Только Йосипина, она прибегает иногда. Что-нибудь поест и бежит назад. Мне еще две простыни осталось, говорит Йосипина, и потом бежит. Погладит две тряпки и бежит домой. Мама рассказывает, вечером у окна над каштаном, что ее муж был на корабле, когда была война, стрелял в самолеты, и что по ночам он беспокойный, потому как все еще видит их в небе — и стреляет в них из постели. Мама говорит, что он итальянец, потому что его зовут Джакомино.

Сейчас она здесь, на кухне, Йосипина. Дышит. Глубоко. Улыбается. Подходит ко мне. С днем рождения, Балерина, произносит она и дает мне букет цветов. Она рассказывает, что это тюльпаны. Ох, какие красивые, восклицает Элизабета и укладывает руки на колени. Мне пришло письмо, говорит Йосипина потом и дышит. От Альберта. Из Австралии, прибавляет она. Что пишет, спрашивает Карло. Я смотрю на нее. Ее глаза светятся. Говорит, что приедет через годок. В гости. И садится. Никто не откликается. Вечером, когда мы стоим у окна с мамой, мама рассказывает, что Альберт когда-то тоже охранял лес, как Карло. Потом, говорит она, он уехал в Австралию с одной синьориной из Истры. И потом плачет, мама. Еще она рассказывает, что затем Карло начал охранять лес, и так у него появилась работа. Вот как, потому что другого не нашлось.

Теперь мы все собрались, говорит мама на кухне. И приносит на стол сотейник. Папа смотрит в окно, я его вижу.

Что, синьорина тоже приедет с ним? — спрашивает он.

Про это ничего не написал, отвечает Йосипина.

И потом все молчат. Мы сидим за столом. Сречко тихо смеется, потом смеются все, и мы едим, все. И смеемся.

Потом больше не смеемся. Только едим. Суп. Я крепко сжимаю ложку рукой, зачерпываю, втягиваю в себя. Папа говорит, чтобы я ела медленно. Я бы встала на цыпочки там, в углу. Я бы пела. Но я не пою. Я хочу забрать его суп. Я хватаю его. Держу его за ухо. Я думаю про почтальона, про Луну, думаю, что на Земле больше не будет места, что нам нечего будет есть. Хлебаю суп. Быстрее. И все еще за ухо держу его, он мой папа.