Баклан Свекольный - [55]

Шрифт
Интервал

Но сейчас её волнует не Ерышев, а Бакланов. И пока не перевалило за шесть, в душе тлеет робкая надежда, что Фёдора можно застать в отделе, куда она и направляется.

* * *
...

Вторник, 5 октября 1993 г.

Время – 17:50.

Похоже, отдел объявил Бакланову бойкот. За два дня с ним никто и двух слов не связал. Его будто не замечают. Спрашивать, что случилось, Фёдору не пристало. Он считает, что если человек за что-то на него обижен, пускай прямо об этом скажет.

Обет забвения под занавес дня нарушает Виктор Васильевич, оценивающим взглядом пронзая объект провокации:

– Так ты, Бакланов, значит, дорос аж до четвёртого класса?

«Вот оно что! – наконец-то Фёдору понятна причина «игнора». – Значит, дело не в потасовке с этим сопляком, а в «квантильонах», как говорит этот придурочный Шаповал».

В комнате оживление. Федя мог бы и смолчать, если бы не Валькина унизительная ремарка:

– Да он и остался на уровне четвёртого класса!

Это чересчур. Будто очнувшись от наваждения, Фёдор медленно переводит взгляд на смешливую Валю Зиновчук:

– Я-то, может, и остался, как ты говоришь, в четвёртом классе, да вот многие и до меня не доросли.

Его слова вызывают гул неодобрения. Ироничные ухмылки сменяются чередой негодующих комментариев:

– Тоже ещё! Корчит из себя!

– Ишь, возомнил!

– Гнать таких надо!

Портфель и спортивная сумка наготове, Фёдор одевается и выходит. Напоследок – «Да идите вы все!». Дверь захлопнута, и покуда в кабинет слышен угасающий цокот набоек, вслед Бакланову несётся:

– Хамло такое!

– Бездарь бездарью, а мнит из себя…

– Нахалюга!

– Недоучка! – это визгливый голос Валентины с понятным намёком, что аспирантуру окончил, а диссертацию не защитил.

Федор отдаляется достаточно, чтобы не слышать, как его «полощут» коллеги, которых он тихо ненавидит. Впрочем, не так уж и тихо, особенно в последнее время.

Сейчас ему на тренировку, а в девять надо быть дома: хозяйка приведёт нового квартиранта.

Ещё не утихло коллективное «осуждение строптивого», как в кабинет врывается Ольга:

– А где Бакланов?

В ответ тишина с не совсем понятным для Ольги смыслом.

Глава 18. Фёдор Холмс и Кирилл Ватсон

...

Вторник, 5 октября 1993 г.

Время – 21:00.

Едва Федя пересекает порог квартиры, раздаётся звонок. Входит Алла Петровна с обещанным квартирантом. Щуплый, долговязый и немного сутулый, в очках, бухгалтер по профессии, поэт по призванию.

– Вот тебе, Федя, компания. Это Кирилл, – рекомендует Алла Петровна.

– Нефёдов, – новый знакомый робко протягивает худую жилистую руку.

– Давно с Востока, доктор Ватсон? – не разжимая рукопожатия и буравя юношу пристальным взглядом, Фёдор имитирует сдавленный хрип Шерлока Холмса в исполнении Ливанова. [32]

Кирилл схватывает идею на лету:

– Недавно, мистер Холмс, – придавая себе стройную осанку военврача, притворно удивляется:

– Но как вы узнали, что я с Востока?

– Элементарно, Ватсон, – ведёт Федя в том же ключе и сразу выходит из образа, – по луганскому акценту.

Глаза Кирилла обретают недоверчивый прищур:

– А разве у нас там особый акцент? – и тут же, совсем серьёзно, – кстати, на самом деле, как вы узнали, что я из Луганска?

Алла Петровна, не читавшая Конан Дойля и не смотревшая ленфильмовский сериал, ворчливо расставляет точки над “i”:

– Кирилл, расслабьтесь, я уже Феде всё про вас рассказала, – и дальше, криво улыбнувшись, – а ему, видите ли, надумалось разыграть вас.

– Хе-хе-хе, – Федя шутливо обижается, – что ж вы так разоблачили меня, миссис Хадсон, дали бы подурачиться чуток.

– Кто? – снова не понимает «миссис Хадсон».

– Да ладно, забудьте, – взмахом руки Федя даёт понять, что интерес к игре у него утрачен. Ему хочется и Кирилла расспросить, и о себе рассказать.

– Да ты любитель дурачиться, – по-доброму журит Федю хозяйка, – соседи рассказывали про твои розыгрыши.

Тема поддержки не находит. Алла украдкой проводит ладошкой по Фединому плечу, после чего следует инструктаж для нового квартиранта: за собой убирать, электрику понапрасну не жечь, перед выходом проверять газ, воду, свет. На лицах молодых людей – откровенная скука. С пониманием, что её визит затянулся, хозяйка даёт поручение:

– Ладно, Федь, ты сам расскажи Кириллу, где тут что включается, утюг там, телевизор, посуда где всякая, ну и прочее, а то мне пора.

Фёдор снова имитирует хрипотцу Ливанова:

– Благодарю вас, миссис Хадсон.

Не растягивая паузу непонимания, Алла Петровна в шутку отмахивается по пути в прихожую:

– Ай, ладно, не буду мешать, раз уж вы так весело познакомились.

Накинув пальто, она возвращается в гостиную:

– Федь, можно тебя на минутку? Извините, Кирилл. – и в прихожей, притянув Бакланова к себе, говорит полушёпотом почти на ухо: – тут такое дело, Федя… Я вот хотела тебе сказать, что Карина… В общем, я знаю, что она к тебе приходит.

– С чего вы взяли, Алла Петровна? – деланно удивляется Фёдор.

– Да ладно, ты уж овечкой-то не прикидывайся! – Алла отстраняется от Фёдора, дабы взглянуть ему в глаза. – Проболталась она ненароком. Говорит, «Федя такой хороший», и сама же испугалась, что ляпнула не то. Так вот я тебя хочу предупредить, дорогой: Карина малость того… – крутит пальцем у виска, – резьба у неё левая, понимаешь?


Еще от автора Евгений Орел
Черно-белый Чернобыль

На момент аварии на Чернобыльской АЭС Евгений Орел жил в г. Припять и работал в городском финансовом отделе. «Чёрно-белый Чернобыль» написан на основе авторских впечатлений и находится на стыке документальной повести и публицистики, представляя собой отчасти срез общества середины 80-х годов прошлого столетия.Техническая сторона катастрофы в работе почти не затронута. Снабдив название повести скромным подзаголовком «Записки обывателя», автор фокусируется на психологических аспектах послеаварийного периода.


Рекомендуем почитать
Азарел

Карой Пап (1897–1945?), единственный венгерский писателей еврейского происхождения, который приобрел известность между двумя мировыми войнами, посвятил основную часть своего творчества проблемам еврейства. Роман «Азарел», самая большая удача писателя, — это трагическая история еврейского ребенка, рассказанная от его имени. Младенцем отданный фанатически религиозному деду, он затем возвращается во внешне благополучную семью отца, местного раввина, где терзается недостатком любви, внимания, нежности и оказывается на грани тяжелого душевного заболевания…


Чабанка

Вы служили в армии? А зря. Советский Союз, Одесский военный округ, стройбат. Стройбат в середине 80-х, когда студенты были смешаны с ранее судимыми в одной кастрюле, где кипели интриги и противоречия, где страшное оттенялось смешным, а тоска — удачей. Это не сборник баек и анекдотов. Описанное не выдумка, при всей невероятности многих событий в действительности всё так и было. Действие не ограничивается армейскими годами, книга полна зарисовок времени, когда молодость совпала с закатом эпохи. Содержит нецензурную брань.


Рассказы с того света

В «Рассказах с того света» (1995) американской писательницы Эстер М. Бронер сталкиваются взгляды разных поколений — дочери, современной интеллектуалки, и матери, бежавшей от погромов из России в Америку, которым трудно понять друг друга. После смерти матери дочь держит траур, ведет уже мысленные разговоры с матерью, и к концу траура ей со щемящим чувством невозвратной потери удается лучше понять мать и ее поколение.


Я грустью измеряю жизнь

Книгу вроде положено предварять аннотацией, в которой излагается суть содержимого книги, концепция автора. Но этим самым предварением навязывается некий угол восприятия, даются установки. Автор против этого. Если придёт желание и любопытство, откройте книгу, как лавку, в которой на рядах расставлен разный товар. Можете выбрать по вкусу или взять всё.


Очерки

Телеграмма Про эту книгу Свет без огня Гривенник Плотник Без промаху Каменная печать Воздушный шар Ледоколы Паровозы Микроруки Колизей и зоопарк Тигр на снегу Что, если бы В зоологическом саду У звериных клеток Звери-новоселы Ответ писателя Бориса Житкова Вите Дейкину Правда ли? Ответ писателя Моя надежда.


Наташа и другие рассказы

«Наташа и другие рассказы» — первая книга писателя и режиссера Д. Безмозгиса (1973), иммигрировавшего в возрасте шести лет с семьей из Риги в Канаду, была названа лучшей первой книгой, одной из двадцати пяти лучших книг года и т. д. А по списку «Нью-Йоркера» 2010 года Безмозгис вошел в двадцатку лучших писателей до сорока лет. Критики увидели в Безмозгисе наследника Бабеля, Филипа Рота и Бернарда Маламуда. В этом небольшом сборнике, рассказывающем о том, как нелегко было советским евреям приспосабливаться к жизни в такой непохожей на СССР стране, драма и даже трагедия — в духе его предшественников — соседствуют с комедией.