Баклан Свекольный - [56]

– Да ну что вы такое говорите, Алла Петровна? Это же ваша дочь! – вежливо, но с долей возмущения, реагирует Фёдор.

– Вот именно, моя дочь! – стоит на своём хозяйка. – И я знаю, что говорю, хоть мне, как матери, это нелегко, но предупредить тебя я должна. Так что ты не всё принимай всерьёз из того, что она тебе говорит. А то, что Карина у тебя бывает, я знаю точно, и не отпирайся.

Хозяйка захлопывает за собой дверь. Фёдор стоит, точно вкопанный. В мыслях крутится недавний разговор с Кариной. «Видать, и угрозы её – полная туфта, – думает он, – не принимать всерьёз… ну, раз мать такое про дочку говорит… Плевать на её угрозы! Говорит, запись у неё? Да нет там никакой записи! И вообще, надо кончать с этой психичкой. Так и сказать, мол, прошла любовь, засохли помидоры. Мне ещё душевнобольных не хватало».

С этой мыслью Федя возвращается в гостиную. Кирилл не прислушивался к шёпоту, поняв, что дело его не касается, поэтому с вопросами не лезет.

После ухода Аллы Петровны разговор оживляется. Темы – обычные для новых знакомых: кто и откуда, чем занимается, семья, увлечения, в общем, всё, как надо.

Вскоре Федя забывает и о Карине, и об этом странном разговоре с её матерью.

В ходе непринуждённого трёпа Кирилл распаковывает чемодан и сумку. Раскладывает вещи со знанием дела: нижнее бельё – на полочки платяного шкафа; пиджаки, рубашки, брюки – на плечики в гардеробном отсеке. На журнальный столик скопом вываливаются книги – томов пятьдесят разного объёма и формата.

– Это библиотечные или твои? – интересуется Федя, разглядывая обложки.

– Мои, только я тут уже все прочёл, – Кирилл придаёт книгам хоть мало-мальски приемлемый порядок.

– Хозяйка говорила, что ты и сам пишешь. Стихи, да?

– Есть немного, – скромно замечает Кирилл.

Федя вспоминает:

– У нас в группе училась одна, типа поэтесса. На концертах пародии читала – обхохочешься! Ей говорили: «Аня, тебе надо на «Вокруг смеха». Ты переплюнешь самого Иванова. [33] »

Кирилл погружается в раздумья, даже чуть мрачнеет:

– Аня, значит?

– Ну да.

– Пародии писала?

– Да.

– А ты с ней учился на экономическом?

– Да-а, – Фёдор вопросительно смотрит на Кирилла, подозревая, что у них появилась общая знакомая. Он даже смутно догадывается о характере отношений Кирилла с той самой Аней. «Что-то, видать, у них не заладилось, – думает Федя, – Анька это штучка ещё та». Но вслух ничего не говорит.

– А как её фамилия, – от волнения лицо Кирилла покрывается розовыми пятнами. «Кажется, – снова думает Фёдор, – ему не очень хочется слышать ответ». Но вопрос поставлен.

– Грюнфельд, – говорит он, украдкой следя за реакцией, – а ты что, её знал?

– Да ещё как знал! – грустно улыбается Кирилл. – Ухлёстывал за ней, как пацан, даже вспоминать стыдно. Бобиком вокруг неё вился.

– Да ты что? Так серьёзно? – Фёдор ясно представляет себе заносчивую Анну рядом с этим добрым и тщедушным юношей.

– Сам сдуру начал стихи писать, – слегка раздражённо Кирилл продолжает больную тему.

– А хорошие хоть стихи? – серьёзно спрашивает Фёдор.

– Не знаю, – скромничает Кирилл, доставая из дорожной сумки две небольшие книжицы, – вот, если интересно.

Федя рассматривает предложенные книги.

– У-у-у! Солидно! – искренне восхищается, увидав названия издателей. – «Радянська Україна», «Веселка [34] ».

– Так это когда уже «расписался», а то… стыдно вспоминать… Написал ей поэму…

– Кому? Анне? – добродушно улыбается Фёдор.

– Ну да, ей, родимой. Так она возьми и надругайся над ней, – у Кирилла чуть дрогнула нижняя губа.

– Что, пародию написала? – без малейшей иронии спрашивает Фёдор.

– Ты прямо в корень зришь. – печально замечает Кирилл. – Да, написала – и, сцепив зубы, – сучка драная!

На последних словах голос Кирилла срывается на фальцет, прям как у обиженного ребёнка, лишённого сладкого.

– Ну-ну, ты полегче, паря. Женщина, всё-таки! – в укоре слышатся нотки сочувствия.

В памяти Фёдора воскресает множество эпизодов студенческой поры с участием «Грюнфельши», как её за глаза прозывали однокурсники. И хорошего припоминается не так уж мало. Видная дама, одевалась ярко и стильно, училась хорошо. С ней всегда находилось о чём поговорить. Приятная собеседница, если не тыкаться к ней со своими стихоплетениями.

Вот только завистливая – спасу нет. Не дай бог, если кто при ней похвалит какого-нибудь современного поэта, особенно поэтессу. А если в группе кто появлялся в лучшем «прикиде», она жёлчью исходила.

Феде только сейчас приходит в голову, что к Ане Грюнфельд у него никогда не возникало романтических чувств. Он просто не замечал её, как женщину. Зато волей-неволей наслушался сплетен об её похождениях. Она кружила голову многим и легко их бросала, оставляя на мужских сердцах трудно рубцующиеся раны.

«Какая же ты, Анька, доставучая стерва, если даже такого интеллигентного хлюпика вынудила ругать тебя последними словами!» – думает Фёдор, сам же забывая, что речь идёт о даме.

– Женщина, говоришь? – Кирилл враз мрачнеет, по губам снова проходит дрожь, – это дьявол в юбке, а не женщина! Вот, полюбуйся!

Он давай копаться в портфеле, долго перебирая исписанные листки бумаги. Наконец Феде предстали стихотворные строки, из которых Кирилл указал ему на две…