Багряный лес - [224]

— Суть!!! — заорал министр, у которого сгорело все терпение. Его в данный момент мало интересовала статистика.

"Станция захвачена преступниками, господин министр. Они требуют немедленно прекратить очистку Зоны и выйти за ее границы, иначе они грозят взорвать все реакторы".

И больше ни слова…

Переверзнев медленно положил трубку на аппарат, отключая связь, и спокойным шагом вышел под дождь. Он проходил мимо площадки, сложенной из снарядных и патронных ящиков, на которой, накрытые белыми, измятыми дождем простынями лежали еще трупы. Белая ткань плотно облегала, прилипала к рельефу тел, вырисовывая гипсом лица погибших. В местах ран она расплывалась огромными кровавыми пятнами. Смешанная с водой кровь была розовой. Свет близкого фонаря отражался от белой ткани снежной слепотой. Вдруг министр упал в грязь перед ящиками лицом вниз. Он был неподвижен только секунду, но потом стал бить кулаками по грязи, куски которой взлетали вверх и опадали на белые одежды мертвецов, пачкая их. Тела погибших милиционеров.

Все это видел постовой, который стоял неподалеку. Он не поспешил к министру, а медленно побрел в сторону палатки звать помощь. Из-за воя ветра он не мог слышать, как лежащий в грязи человек кричал:

— Свидание разрешено, мать вашу!!! Свидание разрешено, мать вашу!!!

Постовой слышал только то, что доносил ветер, и ему казалось, что человек рыдает. Сегодня был трудный день для всех. И его дела вершили простые люди, которым свойственны слабости. Постовой был не просто старшиной, который прослужил в милиции больше семи лет, но еще он был мудрым человеком, чтобы понимать страдания других.

Когда он вернулся с помощью, министра возле площадки с мертвыми телами уже не было.

Это напоминало старую печную топку. Раскаленные полуобвалившиеся кирпичи неровностями и провалами таращились внутрь длинного коридора, по которому струился дрожащий раскаленный воздух. Стены дышали смертельным зноем, светились красным огнем, на выступах сверкая белым и желтым раскалом. Под невидимым потолком текла густая огненная река, иногда в своем спокойном течении взрываясь грохочущими фонтами огня, которые, достигая пола, заваленного острыми кирпичными крошками, опаливали дно коридора. Его даль тонула в качающемся жидком мареве мертвого воздуха.

Огненное облако, оглушительно завывая тысячами голосов невидимых монстров, вырвалось из начала коридора, выплюнуло из своей утробы мокрый, красный и липкий комок, ударило его о дно, и с реактивным грохотом взмыло в огненную реку, разлилось в ней и стихло.

Комок дернулся и развернулся. Это был человек. Он корчился, выгибался мостиком, стараясь избавиться от боли ожогов, но ее невозможно было избежать — все вокруг было болью. Он кричал, катаясь по камням, но его мука была бесконечной. Его крик жадно поглощался огнем в высоте коридора.

Кто я?

Эта мысль, пробила обжигающую пелену боли. Но он испугался того, что может еще думать во время этой боли, и забился, стал извиваться на полу коридора, как червяк, попавший на раскаленную сковороду. Но мука была прежней, и не было никакого спасения от нее.

Кто я?

Упорная мысль возникла вновь, и на какое-то мгновение боль отступила. Она не оставила его настрадавшееся тело, а только немного отстранилась, словно стала в стороне, наблюдая за реакцией жертвы.

Другая мысль догнала первую:

Это я!.. Я Александр…

И за нею обвалился камнепад мыслей. Они громоздились, порождая в человеке изумление, страх, досаду, отчаяние, но скоро угомонились и выстроились в ровный ряд разума.

Саша понял, что полностью от боли не избавиться. Надо было примириться с нею, уговорить ее своими мыслями. Пусть грызет, но не съедает.

Я пришел сюда, чтобы пройти свой путь.

Он поднялся на ноги и осмотрел то место, куда попал после того, как шагнул в распахнутую дверь в иконостасе. Коридор, наполненный смертью, огнем и одиночеством, был перед ним. Он был так огромен, что тело Александра казалось микроскопичным рядом с высокими стенами. Далеко вверху колыхалась и вспыхивала бесконечная река из огня, которая текла ниоткуда и втекала в никуда.

Человек осмотрел себя. И то, что он увидел, заставило его оскалиться в зловещей улыбке. На его теле не было кожи. Она вся сгорела, была слизана болью, а вместо нее осталось кровоточащее мясо. Огонь решил не трогать жертву, пока она не буде достаточно готова, чтобы ее употребить. Она была еще сыра.

Не зная, почему он это делает, но уверенный, что надо поступать здесь именно так, Александр побежал. Он иногда падал, когда оступался на острых камнях, или когда огненный столб накрывал его, низвергаясь сверху. Но это не могло остановить его бега.

Неизвестно, сколько времени занял его бег, так как в мире мук время становится вечностью, оно злорадно удлиняется, чтобы смертельный исход был даром, а не ужасом, но скоро оказался на перекрестке. Пересекающий основной коридор проход был полон темноты. В нем не было видно огня. Саша остановился, прислушиваясь, понимая, что здесь его настигнет новое испытание.

Он не ошибся, так как сквозь гул огня услышал, как заскрежетали металлом о камень кладки стен. Этот звук — стремительное накатывание скрежета — слышался со всех четырех сторон. И скоро он увидел, как из коридоров, врезаясь острыми краями в стены, выбивая из них пыль и камни, выкатились четыре огромных, покрытых огромными тупыми и сбитыми о камень шипами, катка. Отчетливо были видны густые снопы искр, в тех местах, где железо встречалось с камнем. Бежать было некуда, но человек побежал… Побежал навстречу тому катку, который катился оттуда, куда вел огненный коридор.