Бабы, или Ковидная осень - [49]

Анна ткнула пальцем фото, чтобы его увеличить, и послушно протянула своему именитому соседу телефон.

Ирина – манящая, худая, с тонкой талией и высокой сочной грудью стояла боком, опершись о край стола, и дерзко глядела в объектив развратными отцовскими глазами. По антуражу было ясно: снимок сделан в ресторане.

– Похоже на «Метрополь», – с некоторым возбуждением в голосе предположил ведущий. Он с хищным прищуром глядел на фото, и глаза его блестели так, будто он хотел это фото, и не только девушку на нем, а всю картинку целиком – слепок ушедшей эпохи, выпить вместо или вместе со своим японским виски.

– Так это и есть ваша поэтесса? Почитаете нам что-нибудь? – гулким басом в самое ухо напирал ведущий.

Вернув в руки мобильный, Анна судорожно перематывала ленту.

«Исповедь стервы» нашлась не сразу, стихотворение-то было давнишним.

– Стонала и плакала… – липшим к небу языком едва слышно начала она.

– Позвольте я сам! – Ведущий ловко выхватил айфон из ее одеревеневших пальцев.

Стонала и плакала,

Роль мне по силам,

И вдруг, не простившись, ушла.

Я просто тебя никогда не любила,

Такие вот, милый̆, дела.

Грозилась достать я тебя из могилы,

Клялась разделить смертный̆ час.

Я просто тебя никогда не любила

Эх, редкостный̆ ты пидарас…

Лгала и смеялась,

У сердца кружила,

К душе привязала на раз…

Сгубила?

Сгубила…

Сгубила – сгубила!

За то, что вы губите нас.

Щурясь в экран чужого телефона, читал он громко, даже с чувством.

После того как закончил, в беседке повисла пауза.

Кто-то из гостей, ожидая вместе с остальными вердикта звезды, случайно наступил ногой на лежавшую под столом крошечную хозяйскую болонку. Животное, разрезав тишину громким визгом, выскочило из-под стола.

Кто-то начал сюсюкать вслед собачке, кто-то заохал.

Ведущий сделал внушительный глоток виски из широкого, с гранями, стакана.

– Далеко не шедевр, но весьма, весьма неплохо, – глубоким, профессионально поставленным голосом вернул к себе внимание ведущий. – Это как раз то, о чем я говорил, – он небрежно смахнул указательным пальцем с толстой, сытой нижней губы желтенькую каплю. – Поэзия настоящего. Не вымученная какими-то надуманными соответствиями великим и признанным, но живая, ситуативная, прожитая. Такой и должна быть поэзия.

– Надо же, Аня, я не знала, что твоя сестра пишет! – тут же встряла одна из старожилок поселка Анжелика Васильевна, с черными, как ночь, волосами и неизменным айкосом в руке.

– А я не знал, что у Ани есть сестра, – честно добавил ее крупный, с огромным пеликаньим носом муж, председатель поселкового ТСН.

Жена его, встрявшая только ради того, чтобы вставить свои «пять копеек» в беседу со звездой, об этом тоже знать не могла.

– Да какая она ей сестра! – притащив с мангала несколько шампуров с сочащейся жирком румяной свининой, бухнул c торца стола Миша. – Аня ее полжизни знать не знала.

Анне вдруг стало обидно неясно за что – то ли за то, что одобренный ведущим стих сестры, как и большинство ее прочих стихов, собрал в соцсети всего несколько десятков лайков, то ли за то, что у нее не находилось ни одного аргумента, чтобы хоть как-то возразить бестактно вмешавшемуся в разговор мужу.

Миша видел ее сестру лишь раз.

Когда у Анны сломалась машина, он забирал ее вечером с места встречи – очередного кафе в центре города. Было это пару лет назад, после восьмого марта, и уже тогда по-прежнему безработная и по-прежнему одинокая Ирина, которой Анна вручила дорогие духи и крем для тела, упакованные в коробку с бантом, выглядела совсем неважно.

Пока Анна искала, что ответить мужу, тему о стихах хамски вытеснила другая, беспроигрышная – кто-то завел разговор о политике.

Разгоряченный ведущий, отсев от нее поближе к хозяину, с мальчишеским задором принялся с ним спорить, а Анна, вдыхая аромат цветущей за ее спиной карликовой сирени, подумала, что приняла правильное решение, когда не стала посвящать мужа в некоторые семейные подробности.

Вот уже третий год, с той самой встречи в кафе после восьмого марта, на которой сестра, похмельная и густо накрашенная, «забыв деньги дома», заняла у нее тысячу рублей на сигареты, Анна, выделяя регулярно деньги отцу, часть этих денег закладывала на «его» ежемесячную помощь Ирине. Напрямую помогать не хотела – с одной стороны, берегла самолюбие старшей сестры, с другой – опасалась, что та, почувствовав слабину, может сесть ей на шею.

– Ты… это… может, Мишу моего вечерком покормишь? – как дымок от сигареты ее развратной сестры, медленно выползал изо рта Анны ядовитый змей. – Я наготовила, но сам он никогда не поест. Обедом-то дочь покормит, она скоро заедет, но до вечера, к сожалению, не задержится.

– Так… я могу позвать его к нам на ужин! – вцепилась за спасательный круг Яна.

Ну, конечно… У нее же еще свой Миша, который, хоть и часто отсутствовал по вечерам, но в ее-то жизни так или иначе присутствовал.

А была свекровь – эта жилистая татарка, прожигающая взглядом насквозь.

Если муж Яны сегодня снова задержится, может, у нее хватит ума не распространяться свекрови о том, что Анна Раевская на пару дней уехала?

Пришла бы сюда, разогрела бы Мишке. И Мишку бы разогрела…