Бабы, или Ковидная осень - [48]

Отца, отношения с которым Анна поддерживала в тайне от матери, она видела еще до карантина.

В последние пару лет он, потрепанный жизнью и страдавший целым букетов заболеваний, работал сторожем на стоянке недалеко от своего очередного пристанища – квартиры немолодой и безликой, как регистраторша в окошке районной поликлиники, сожительницы.

Глядя на него, заметно сгорбленного, часто подкашливавшего и медленно передвигавшего плохо гнувшиеся ноги, даже не верилось, что когда-то этот старик своим размахом ничуть не уступал промотавшемуся богачу Паратову из «Бесприданницы».

В девяностых он ездил на лучших, меняя их как перчатки, машинах – мерсах и бээмвэ, в двухтысячных – все еще цепляясь за быстрые деньги, мог себе позволить снимать приличную квартиру в центре города, закатывать шальные банкеты в дорогих ресторанах и менять молодых, нахальных и блядовитых любовниц.

И вот, лет десять назад, он как-то резко сдулся.

Когда Анна, встретившись с ним в парке Победы и разглядев его потрепанные, с дырочкой на мыске, лакированные ботинки, в первый раз молча протянула ему деньги, он, давя в себе стыд, отвел глаза.

Тогда Анна сунула деньги в карман вытертой кожаной, явно не для зимы, свисавшей с его покатых плеч куртки и, быстро коснувшись губами колючей, разившей сандаловым одеколоном щеки, не оборачиваясь, ушла.

С тех пор встречаться с ним было для нее еще большим мучением, чем прежде. Отец бессовестно врал, рассказывая о несуществующих бизнес-планах, которые якобы вот-вот должны были воплотиться в жизнь.

На здоровье, впрочем, не жаловался, о матери не спрашивал.

Зато с искренней обеспокоенностью говорил о своей второй дочери – талантливой и плохо приспособленной к жизни Ирине.

Когда мать Ирины умерла от рака, Анна, взяв номер ее телефона у отца, решилась с ней встретиться на нейтральной территории, в одном из городских кафе.

Грудастая высокая красотка с таким же, как у отца, дерзким взглядом зелено-серых глаз, будто даже искренне обрадовалась неожиданной встрече и вскоре безо всякого стеснения предложила Анне купить у нее квартиру на «Динамо».

Покойная мать Ирины, первая жена отца была москвичкой.

Уже при знакомстве в перекатах слишком громкого смеха этой раскрепощенной с виду, притягивавшей мужские взгляды женщины, Анна отчетливо расслышала, что дело плохо.

Тогда ей еще подумалось, что лучше бы таким, как Ирина, ушедшие родители вовсе не оставляли квартир.

Единокровная, на тот момент тридцатипятилетняя сестра, нигде не работала и между делом ссылалась на то, что благодаря их «козлу-папашке» так и не получила никакой профессии. При этом она подчеркивала, что целых три года училась в университете и, считая, что делает это элегантно, кичилась знакомством с в разной степени известными творческими личностями.

Ирина писала стихи.

Почти каждую, раз в несколько месяцев встречу, из чувства долга инициировавшуюся Анной, Ирина декламировала ей что-нибудь из «новенького».

Анне ее поэзия казалась ненатуральной и примитивной, а оттого ненужной заваленному простыми заботами человеку.

Впрочем, одно из коротких стихотворений, прочитанных Ириной, когда, неудачно продав кому-то хорошую материну квартиру, она перебралась в крошечную однушку в старом спальном районе, Анна запомнила и, приехав домой, по памяти записала в блокнот.

Стихотворение называлось «Исповедь стервы».

Как-то, еще в доковидную эпоху, Анна вместе с мужем оказалась на обеде у соседей по поселку. Было это на Пасху. Все внимание собравшегося в небольшой летней беседке народа было приковано к известному телеведущему, которого с хозяином – подзаработавшим деньжат биржевым маклером – удивительным образом связывали какие-то давние, чисто дружеские отношения.

Тушуясь перед сидевшей рядом знаменитостью, Анна выпила больше, чем обычно. Зашел разговор о современных талантах в искусстве и литературе – об их повальном отсутствии в средствах массовой информации и наличии на просторах интернета.

Ведущий рассказывал, что с большим удовольствием читает многих блогеров, а также следит в сети за некоторыми писателями и поэтами, которых по разным причинам в книжных издательствах не печатают.

Дабы поддержать разговор молчавшая до того, часто прикладывавшаяся к тонконогому бокалу с просекко Анна, неожиданно для себя рассказала о сестре – малоизвестной поэтессе.

Ведущий, скорее из вежливости, заинтересовался.

Анна уж было хотела прочитать «Исповедь стервы» по памяти, но слова – то ли от выпитого, то ли от распиравшего грудь волнения (она была уверена в том, что стихи более чем посредственные), разом позабылись.

Анна полезла в мобильный, зашла в соцсеть, набрала в поисковике имя-фамилию и – о чудо! – Ирина, существовавшая там не под вымышленным именем, быстро нашлась.

На аватарке висело притягивающее глаз старое фото – на нем сестре было от силы лет двадцать пять. Фото было снято на черно-белую пленку. В те времена кнопочные мобильные не имели приложений с фильтрами, да и сами мобильные были не у каждого… И в те времена сестры, скорее к счастью, еще не были лично знакомы.

– Позволите? – захмелевший ведущий безо всякого стеснения уперся округлым мягким подбородком в ее плечо, пялясь на экран.