Бабы, или Ковидная осень - [22]
Когда лифт остановился на Никином этаже, она, попытавшись пройти мимо деда боком, случайно задела его рюкзачком.
Отскочив от нее, как от чумной, дед гневно крякнул.
Как только Ника вышла из лифта, сеть появилась.
«Куда ты пропала?»
«С дедом полоумным в лифте каталась».
«Гы) Со своим?»
«Не… С соседом».
«Как, родоков-то твоих не зацепило?»
Вспомнив про родителей, Ника почувствовала прилив острой, виноватой нежности к двум немолодым, трепетно-старомодным, умилительно занудным, воспитанным (не чета деду!) и, несмотря ни на что, державшимся друг за друга людям.
Она не звонила им уже несколько дней.
И за несколько лет, отгородившись от них своими во многом раздутыми обидами, ни разу не поговорила с ними по душам.
Зажав в ладони телефон, Ника прижалась к стене.
Вспомнилось, как мать, заперевшись на кухне, тихо и горько рыдала, когда Ника получила на конкурсе лишь бронзу.
А наутро подложила ей, еще спящей, в кровать плюшевую розовую пантеру, на шее у которой висела тоненькая, белого золота цепочка с кулончиком-капелькой из искусственного сапфира – подарок, заранее купленный перед конкурсом.
Найдя в чате ватсапа вчерашнюю, привычно формальную переписку с матерью, Ника дрожащими от переполнявших ее чувств пальцами отбила сообщение:
«Ма, как вы там? Если вы не против, я на следующие выходные приеду. И, если не против, с ночевкой».
Зайдя в квартиру, она плюхнулась на пуфик. От непривычно долгой прогулки даже ее натруженные ноги слегка гудели.
На консольном столике все еще лежала забытая Алексеем шапка, которую она так и не выбросила вчера.
Подцепив пальцем шапку, поднесла ее к лицу.
Пахло нишевым, с доминирующей нотой сандала, въевшимся в ткань шапки одеколоном, и этот некогда возбуждавший запах был до тошноты противен.
Даже если господин Синетрусов или, прости Господи, Простопопов примчится к ней завтра хоть для сурового разговора, хоть с увесистыми, как из того забытого клипа, чемоданами, она уже точно знала, что ни за что его не впустит.
Сварливый дед в лифте был не так уж неправ…
Нинка наверняка сейчас лежит, слабая и беспомощная, а она, без маски, самонадеянно шастает по улицам.
Какое все-таки счастье, что этот совершенно чужой ей человек устраивает Нинку!
И его устраивает Нинка.
И ее устраивает Нинка.
Нинка устраивает уже почти семьсот своих подписчиков.
Если бы все были способны, как она, чему-то радоваться даже в больничке, и не было бы такой паники вокруг этого вируса.
Их имена разнились всего в одну букву.
Два Нинкиных «н» посредине были основательны и железобетонны, как опоры моста.
Каким все вдруг стало понятным, грустным, но правильным!
Настоящий Алексей был там – в Нинкиной шкодливой улыбке, в дурацких вопросах постоянно названивавших ему детей, в Нинкиных кособоких куличах и осенней грязи на лапах ее дворняги и еще в том, что он, взбираясь на подоконник в гостиничном номере Сеула, чтобы сделать неумелый снимок чужого города, дико скучал по семье.
Бросив взгляд на экран телефона, Ника отметила, что до эфира оставалась еще куча времени.
Она вполне успевала закончить начатую вчера уборку, привести себя в порядок и прочитать подробные инструкции купленных сегодня чудесных флакончиков.
На мессенджер прилетела фотка.
Симпатичный парнишка не старше тридцати, без очков, все в той же, как на фото в фейсбуке бейсболке, стоял на улице. Чем-то неуловимым он и вправду был похож на молодого Брэда Питта. За его спиной виднелась точь-в точь такая же, в какой жила Ника, серая одноподъездная многоэтажка.
«Погулять не хочешь?»
«Да я уж сегодня нагулялась)»
«Жаль… что в гости стесняюсь напроситься)))»
«А… приезжай! Только у меня жрать особо нечего».
«Это я уже понял) Еду закажем».
«Я сегодня три раза чихнула».
«И что?!)))»
«А вдруг – ковид? Заразиться не боишься?»
«Нас всех уже давно заразили».
«И чем же?»
«Тревожным эгоизмом. А ковидлой я, похоже, еще в апреле переболел».
«Так что, правда приедешь? А вдруг я окажусь совсем не вешней? И не красивой?»
«Ничего… Ща в Инсте полно бьюти-блогеров, они тебя научат».
«Тебе нравятся блогеры?» – хихикнув, написала Ника.
«Мне нравятся только те, от которых можно узнать что-то новое. Раньше их обозревателями называли».
«Поясни», – напряглась она.
«Которые дают полезную инфу. Но большинство полощут перед публикой собственные комплексы или высасывают из пальца всякую фигню».
«Согласна…(».
«Адрес скинь, плиз».
Отравив Лехе адрес, Ника схватила шапку и кинулась на кухню. Открыв створку шкафчика под раковиной, наткнулась на так и не выброшенный со вчерашнего дня мешок с мусором.
Вытащив его, удрученно поняла, что после вчерашней уборки в нем находится как минимум три пустых бутылки, которые она незаметно выпила за последние несколько дней.
Ника кинулась в коридор за телефоном.
«Ты когда будешь?»
«Где-то через час… Как в подъезд попасть?»
«Домофон. Сто шестьдесят четыре».
«А зовут-то тебя как?»
«Вешняя)))»
«Гы) Цветы какие любишь?»
«Любые!!!»
Мысли в пылавшей голове, опережая друг друга, скакали наперегонки.
Надо было доделать уборку, но первым делом все же выкинуть мусор, подкраситься и уложить волосы, а главное – решить, рассказать сразу про связь с господином Синетрусовым или повременить.
Варвара Сергеевна Самоварова – красавица с ноябрьским снегом в волосах, богиня кошек и голубей – списанный из органов следователь. В недавнем прошлом Самоварова пережила профессиональное поражение, стоившее ей успешной карьеры в полиции и закончившееся для нее тяжелой болезнью. В процессе долгого выздоровления к Варваре Сергеевне приходит необычный дар – через свои сны она способна нащупывать ниточки для раскрытия, казалось бы, безнадежных преступлений. Два города – Москва и Санкт-Петербург. Две женщины, не знающие друг друга, но крепко связанные одним загадочным убийством.
В романе «Картонные стены» мы вновь встречаемся с бывшим следователем Варварой Самоваровой, которая, вооружившись не только обычными для ее профессии приемами, но интуицией и даже сновидениями, приватно решает головоломную задачу: ищет бесследно исчезнувшую молодую женщину, жену и мать, о жизни которой, как выясняется, мало что знают муж и даже близкая подруга. Полина Елизарова по-новому открывает нам мир богатых особняков и высоких заборов. Он оказывается вовсе не пошлым и искусственным, его населяют реальные люди со своими приязнями и фобиями, страхами и душевной болью.
В едва наладившуюся жизнь Самоваровой, полюбившейся читателю по роману «Черная сирень», стремительно врывается хаос. Пожар, мешки под дверью, набитые зловонным мусором, странные письма… Продираясь сквозь неверную, скрывающую неприглядную для совести правду память, Варвара Сергеевна пытается разобраться, кто же так хладнокровно и последовательно разрушает ее жизнь. В основе сюжета лежат реальные события. Имена героев, детали и время в романе изменены. Содержит нецензурную брань.
Трем главным героиням, которых зовут Вера, Надежда и Любовь, немного за сорок. В декорациях современной Москвы они беседуют о любви, ушедшей молодости, сексе, выросших детях, виртуальной реальности и о многом другом – о том, чем живут наши современницы. Их объединяют не только «не проговоренные» с близкими, типичные для нашего века проблемы, но и странная любовь к набирающему в городе популярность аргентинскому танго.
Сэм Дюшан, сочинитель шпионских романов, вдохновленный бессмертным шедевром Сервантеса, придумывает своего Дон Кихота – пожилого торговца Кишота, настоящего фаната телевидения, влюбленного в телезвезду. Вместе со своим (воображаемым) сыном Санчо Кишот пускается в полное авантюр странствие по Америке, чтобы доказать, что он достоин благосклонности своей возлюбленной. А его создатель, переживающий экзистенциальный кризис среднего возраста, проходит собственные испытания.
Причудливый калейдоскоп, все грани которого поворачиваются к читателю под разными углами и в итоге собираются в удивительный роман о памяти, восприятии и цикличности истории. 1988 год. Молодой историк Сол Адлер собирается в ГДР. Незадолго до отъезда на пешеходном переходе Эбби-роуд его едва не сбивает автомобиль. Не придав этому значения, он спешит на встречу со своей подружкой, чтобы воссоздать знаменитый снимок с обложки «Битлз», но несостоявшаяся авария запустит цепочку событий, которым на первый взгляд сложно найти объяснение – они будто противоречат друг другу и происходят не в свое время. Почему подружка Сола так бесцеремонно выставила его за дверь? На самом ли деле его немецкий переводчик – агент Штази или же он сам – жертва слежки? Зачем он носит в пиджаке игрушечный деревянный поезд и при чем тут ананасы?
Судьба иногда готовит человеку странные испытания: ребенок, чей отец отбывает срок на зоне, носит фамилию Блаженный. 1986 год — после Средней Азии его отправляют в Афганистан. И судьба святого приобретает новые прочтения в жизни обыкновенного русского паренька. Дар прозрения дается только взамен грядущих больших потерь. Угадаешь ли ты в сослуживце заклятого врага, пока вы оба боретесь за жизнь и стоите по одну сторону фронта? Способна ли любовь женщины вылечить раны, нанесенные войной? Счастливые финалы возможны и в наше время. Такой пронзительной истории о любви и смерти еще не знала русская проза!
В романе «Крепость» известного отечественного писателя и философа, Владимира Кантора жизнь изображается в ее трагедийной реальности. Поэтому любой поступок человека здесь поверяется высшей ответственностью — ответственностью судьбы. «Коротенький обрывок рода - два-три звена», как писал Блок, позволяет понять движение времени. «Если бы в нашей стране существовала живая литературная критика и естественно и свободно выражалось общественное мнение, этот роман вызвал бы бурю: и хулы, и хвалы. ... С жестокой беспощадностью, позволительной только искусству, автор романа всматривается в человека - в его интимных, низменных и высоких поступках и переживаниях.
«…Этот проклятый вирус никуда не делся. Он все лето косил и косил людей. А в августе пришла его «вторая волна», которая оказалась хуже первой. Седьмой месяц жили в этой напасти. И все вокруг в людской жизни менялось и ломалось, неожиданно. Но главное, повторяли: из дома не выходить. Особенно старым людям. В радость ли — такие прогулки. Бредешь словно в чужом городе, полупустом. Не люди, а маски вокруг: белые, синие, черные… И чужие глаза — настороже».
Повесть известной писательницы Нины Платоновой «Я детству сказал до свиданья» рассказывает о Саше Булатове — трудном подростке из неблагополучной семьи, волею обстоятельств оказавшемся в исправительно-трудовой колонии. Написанная в несколько необычной манере, она привлекает внимание своей исповедальной формой, пронизана верой в человека — творца своей судьбы. Книга адресуется юношеству.