Бабушкины стёкла - [15]

Но уж сорвалось. Не бывает ведь на свете случайностей. Если в мире есть Бог — случайностям места нет. Зря бы не сорвалось.

А у мамы сердце забилось часто-часто.

«Ах, негодница, я сейчас покажу тебе, как такое предлагать» — это вчерашнее утреннее настроение в голову ударило. Затаилось оно где-то внутри и вот — напомнило о себе. «А чего ты боишься? — усмехнулся в ответ здравый смысл. — Ошпарят тебя там, что ли? Плохо будет - уйдешь, и все».

— Да ну тебя, Катерина, скажешь тоже! Зачем мы туда пойдем? — ответила мама.

Ах, как все поняла сразу маленькая Катя! Поняла мамин тон, голос. Голос был не сердитый, не твердый — какой-то даже просящий и совсем не удивленный. И Катя тут же решила напирать, наседать. Учуял тайничок ее души мамино колебание.

Какой такой тайничок? А тот самый, которым ты улавливаешь, когда родители говорят одно, а думают немного, хоть даже чуть-чуть — другое. Самое маленькое «чуть-чуть» уловит твой тайничок. Попросишь ты мороженое, а мама тебе: «Отстань». И если хоть чуть-чуть твердости в мамином «отстань» не хватает — выклянчишь ведь мороженое. И Катя на маму насела. Мама вяло сопротивлялась, а Катя тащила ее за сумки.

— Ну, как мы с сумками?.. — сказала, наконец, мама.

— Там и положишь — никто не возьмет!

Храм Казанской Божией Матери, к которому подходили Катя с мамой, был удивительно красив. Да некрасивых храмов вообще не существует. Ты когда-нибудь спрашивал себя, мой юный читатель, что такое красота? Казались ли тебе красивыми дома, в которых мы живем? Очень сомневаюсь. Нынешние «коробки» назвать красивыми просто язык не поворачивается. А если твой дом и в самом деле тебе нравится, то с такой красотой свыкаешься быстро, не замечаешь ее, не трогает она тебя. Иное дело — храм Божий. Его необычные изгибы и выступы, купола украшенные, тянущаяся вверх колокольня с колоколами и, наконец, делу венец — кресты золотые! Все это вместе — та самая красота, на которую смотреть не устанешь. А если еще и звонят!.. Колокольный звон всегда необычен. И если при перезвоне, особенно Пасхальном, радостном, ты находишься рядом с храмом, обязательно заслушаешься, и сердце твое сильнее и как-то по-новому забьется. Даже если вера еще не постучалась в него, красота храма Божьего обязательно в сердце осядет.

И еще подумай вот о чем. У тебя наверняка есть красивые игрушки и игры. Забавы твои. Когда ты ими занят, родители довольны: делам их не мешаешь. Да и сам ты знаешь, когда ты занят не делом, а игрою. Храмы возводили умные, верующие люди. Возводили по строгим расчетам и чертежам. Возводили с такой тщательностью и любовью, какую никогда не тратят на постройку дома, в котором живут, А в храме — не живут, и корысти никакой от храма нет! Так неужто это взрослые игрой забавлялись, столько труда и денег тратили, чтобы ненужную для жизни резную домину построить? И те, кто ходят в храм — а ходят туда многие, — тоже игрой заняты? Ведь не так же! Нужен, значит, людям храм. И если говорят, что там Бог людей принимает, и говорят это люди умные и честные, то, как думаешь, можно им поверить?..

— У, народу-то сколько! — Мама была поражена, даже рот приоткрыла.

— Ничего, — Катя себя уже хозяйкой чувствовала, — пройдем.

И они прошли сквозь толпу на удивление легко. Внутренний вид храма ошеломил маму. Он всегда ошеломляет тех, кто впервые в храм входит.

— Это сколько ж тут икон! — всплеснула руками мама. (Сумки Катя уже задвинула под лавку.) — Да-а, красиво, ничего не скажешь.

И не надо было говорить — надо было смотреть, что мама и делала. Горящие свечи — лес горящих свечей перед иконами! — придавали храму еще больше таинственности и красоты. Невиданные полутораметровые резные столбы-подсвечники, огромная многоярусная люстра-паникадило, просветленные лица людей — все эти новые впечатления навалились горой на остатки вчерашнего утреннего настроения. И оно перестало быть.

— Мама, пойдем туда, где служба!

Они протиснулись в проем-арку малого придела, и мама услышала пение. В главном приделе его было плохо слышно, да и пока мама вертела головой, рассматривая окружающее, она не могла ничего слышать. А теперь... Впервые ею услышанные и такие, казалось бы, простые и за душу берущие напевы церковного хора из старушек тоже маме понравились. И вот зашуршала завеса, открылись Царские врата, и из них выступили священник и диакон. Ох, как необычайны и красивы были их одежды! Диакон держал в руках золотую Чашу.

— Со страхом Божиим и верою приступите! — громадным чистым басом возгласил он.

Мама вздрогнула от неожиданности. Диакон был щупл, и услышать такой голос она не ожидала. У священника была огромная белая борода лопатой и очень ясный, выразительный взгляд. Мама зачарованно глядела на него. Никогда в жизни она еще не видела священнослужителей в облачении. Все было ново, все поражало. Тут мама почувствовала, что ее толкают снизу. Она даже забыла на секунду, что с ней Катя.

— Ну, мама же, что ты!

— А? Что, Катя?

— Мама, я причащусь пойду, можно, а?

Катя спросила громко, несколько старушек рядом обернулись; у мамы покраснели уши, она не знала, что сказать. А Катя уже пробиралась вперед. У мамы сердце защемило, снова внутри как-то непривычно стало, застыдилась она. Однако поздно: Катя была у Чаши.