Бабушка - [83]

— Купите, купите, дешево продам, — сказал, ухмыльнувшись, мельник, завертев табакеркой, но так медленно, будто у него не гнулись пальцы или табакерка была очень тяжелой.

— Молчите уж, батюшка, — смеялась толстая мельничиха, — нынче продадите, а завтра захотите выкупить. Милые бранятся, только тешатся.

Пошли за третьей. Появилась высокая, стройная фигура молодой. Сват давал за нее старый ломаный грош, а жених немедля отсыпал горсть серебра. Купля состоялась. Женщины прибежали в горницу и, окружив жениха, весело запели:

Было все приготовлено в срок,

Вот и свадьба подходит к концу,

И доеден последний пирог,

И чепец молодице к лицу.

Теперь невеста была причислена к замужним женщинам. Деньги, которые за нее заплатил Мила, женщины проели на другой день до полудня, когда собирались «стелить постель»; тут опять много пели и шутили. Сват объявил, что порядочное свадебное гулянье длится восемь дней; да так оно обычно и бывало на каждой шумной свадьбе. Плетение венков накануне свадьбы, день свадьбы, уборка постели, пир у невесты, пир у жениха, пропивание веночка, вот день за днем и проходила целая неделя, пока молодоженам давали отдых и они могли сказать: «Теперь мы одни».

Через несколько недель после Кристлиной свадьбы Терезка получила письмо из Италии от камеристки княгини; она писала, что на днях Гортензия выходит замуж за молодого художника, который когда-то учил ее рисованию. Гортензия на седьмом небе и снова цветет как роза; княгиня на нее не нарадуется. Бабушка, услыхав такую новость, кивнула головой и сказала: «Вот и слава Богу, что все хорошо кончилось!»

Не рассказ о жизни молодежи, окружавшей бабушку, является целью настоящего повествования, и я не хочу утомлять читателя, водя его от охотничьего домика к мельнице и обратно по маленькой долине, где жизнь по-прежнему текла спокойно и тихо. Дети выросли и стали взрослыми. Те, кто остался дома, повыходили замуж и женились, заняв в семье место старших; так бывает с листьями на дубе: старые опадают, а их сменяют молодые. Другие покинули тихую долину, чтоб поискать счастья в иных краях: ведь вода и ветер уносят семена, и на дальних лугах и берегах пускают они ростки.

Бабушка так и не покинула долины, где нашла себе второй дом. Спокойно наблюдала она, как вокруг нее растет и цветет молодая жизнь, радовалась счастью других, утешала обиженных, помогала, кому можно было помочь. А когда ее внучата один за другим, словно ласточки, улетали из гнезда, она глядела им вслед глазами, полными слез, и утешала себя: «Бог даст, увидимся». Так и случалось. Каждый год возвращались они домой. Старая бабушка, сияя от счастья, слушала рассказы юношей о том, что повидали они на белом свете, и, сочувствуя их пламенным мечтам, прощала ошибки молодости, которые они от нее не таили. Хотя молодежь не во всем следовала добрым советам, зато всегда внимательно слушала мудрые речи старушки и почитала ее. Девушки поверяли бабушке свои тайны, свои заветные мечты и желания, вполне уверенные, что найдут сочувствие и ласку. Манчинке, дочери мельника, тоже пришлось искать у бабушки поддержки, когда отец запретил ей любить красивого, но бедного парня. Бабушка сумела все же уломать пана отца, как он сам потом говорил. Шли годы, дочь его жила счастливо, а мельница доцветала под началом трудолюбивого зятя, который уважал и почитал тестя. Пан отец вспоминал после: «Бабушка правду говорила: «Голенький ох, а за голеньким бог!»» Детей молодых матерей старушка любила, как своих внучат; да они и не называли ее иначе как бабушка. Два года спустя после свадьбы Кристлы приехала в свое поместье княгиня. Пригласив бабушку в замок, она со слезами показала ей хорошенького мальчугана, память, оставшуюся от Гортензии, которая умерла через год после замужества, поручив дитя безутешному мужу и княгине. Взяв малютку на руки, бабушка уронила слезу на шелковое одеяльце: вспомнилась ей его молодая мать, красивая и добрая. Отдавая ребенка княгине, старушка сказала своим спокойным голосом: «Царство ей небесное, не надо по ней плакать: она создана была не для этого мира, вот Господь и взял ее к себе. А кого он берет во время полного счастья — тот его избранник! Ваша милость не осталась одинокой!…»

Люди не замечали, как бабушка дряхлела и слабела. Но сама она это чувствовала. Не раз, указывая Адельке, ставшей красивой девушкой, на старую яблоню, которая с каждым годом сохла и теряла листву, она говорила: «Мы с ней ровесницы, в одно время и конец наш придет». И вот пришла весна, все деревья зазеленели, одна старая яблоня грустно стояла с оголенными ветками. Пришлось ее выкопать и сжечь. Той весной бабушка начала сильно кашлять. Она не могла уже ходить в местечко в костел. Руки ее тряслись, голова побелела, голос становился слабее и глуше.

Наступил день, когда Терезка разослала во все концы письма, созывая детей. Бабушка уже не могла держать в руках веретено и слегла. Из охотничьего домика, с мельницы, из трактира и из Жернова по нескольку раз в день приходили справляться о здоровье бабушки. Но ей не становилось легче. Аделька молилась вместе с ней; каждое утро и каждый вечер она должна была рассказывать старушке, что происходит в саду и палисаднике, что делает Пеструха, как там ведет себя домашняя птица. Кроме того, бабушка заставляла ее высчитывать, сколько дней осталось до прихода пана Бейера. «Верно, с ним и Ян придет», — говорила старушка. Память начинала ей изменять. Часто вместо Адельки она звала Барунку, а когда Аделька напоминала ей, что Барунки нет дома, старушка вздыхала и говорила: «Знаю, знаю… Верно, я уж не увижу ее. Счастлива ли она?» Но бабушка дождалась всех. Приехал пан Прошек, а с ним студент Вилем и дочь бабушки — Иоганка; пришел ее сын Кашпар, а с Крконошских гор старый Бейер привез стройного юношу Яна; пришел Орлик из лесной школы, куда отдала его княгиня, узнав, что он имеет склонность к лесному делу. Бабушка и его считала своим внуком, видя растущую любовь юноши к Адельке и его благородный характер. Все сошлись у бабушкиной постели. Самой первой приехала Барунка; она явилась вместе с соловьем, который снова свил гнездышко под бабушкиным окошком. Опять поселилась Барунка в бабушкиной светелке, где когда-то стояла ее кроватка, где они вместе слушали сладкое пение своего соседа-соловья и где бабушка утром и вечером благословляла ее. Они снова были вместе и слушали те же песни, им светили те же звезды, которыми они когда-то любовались, те же руки покоились на голове Барунки. И голова была та же самая, но иные мысли роились в ней и иные чувства вызывали слезы, которые бабушка видела на лице своей любимой внучки. Это были уже не те слезы, которые бабушка с улыбкой утирала с розовых щечек, когда Барунка была еще девочкой и спала рядом с ней в маленькой постельке. Те лишь увлажняли, не мутили глаз.