Азов. За други своя - [21]

— Шибче, шибче гребите! — Иван выпрямился во весь рост на носу. В металлической серьге, украшенной крестиком внутри полукруга, что свисала с левой мочки[18], блеснул первый луч, пробравшийся через туман. Одна рука лежала на сабле, вторая сжимала пистолет за поясом. Ему прыгать на галеру в числе первых, как атаману.

Казаки выхватили из-под сидений кошки на веревках, крюки, багры уперлись торцами в дно. Шепелявый, как многие низовые казаки, Сёмка Загоруй — высокий, сутулый, вытянул из-под лавки завернутую в толстую холстину гранату — ядро с фитилём. Проверив, сух ли шнурок, разложил перед собой бруски кремня. Размашистый крест лёг на выглядывающую в разрез кафтана волосатую грудь: только бы кресало не подвело. Случалось, в самые последние секунды, когда смерть приближалась на стремительных крыльях, дрожала рука неопытного донца, и фитиль не загорался. Тогда амба. Потому гранаты поручали самым опытным бойцам, таким как Сёмка Загоруй.

Сосредоточенные лица рыскарей мягко освещались рассветным солнцем. Деловитые движения, напряжённые, слегка прищуренные взгляды — охотники обнаружили законную добычу. И теперь ей не уйти.

На каторге тоже заметили приближающиеся лодки. Подкрасться втай[19] не получилось, но донцы на это и не рассчитывали.

На корабле разгорался сполох. Турки в разноцветных чалмах заметались по палубе, будто мураши в растревоженном муравейнике. Разлетелись над водой гортанные крики. Команды звучали с частотой барабанной дроби. В утреннем звонком воздухе затрещали, засвистели кнуты, опускающиеся на согнутые у вёсел спины невольников. Высокое судно, раза в три выше струга, резко поменяло галс. Развернувшись почти на полный угол, прибавило ходу, намереваясь уйти от казачьего лиха. Но османы уже и сами понимали — не успевают. Струги рывками приближались к каторге.

Оставалось саженей пятьдесят, когда корабль вздрогнул всем мощным телом, а его борта покрылись дымными облачками. Через мгновение грохот четырёх пушек согнал чайку, пристроившуюся на верхушке турецкой мачты. Ядра раскидали снопы брызг, не долетев до стругов. Казаки изо всех сил вдарили выгнувшимися вёслами по волнам. Лодки словно выпрыгнули из воды. Пока сближались, поднявшийся слабый ветер окончательно раскидал остатки тумана, и казаки отчётливо увидели на палубе турецкие чалмы, белые, как снег, и красные фески[20], скопившиеся у борта.

Следующий залп пролетел над головами казаков. Один снаряд чуть не сбил шапку на голове Косого. Он моргнул, но голову не опустил. Муратко Тепцов сердито заворчал: "Мог бы и пригнуться, а то до напуска без атамана останемся". Косой не отреагировал.

Казаки спешно подняли дубовые щиты: сейчас начнут палить. И тут же вдарили турецкие самопалы. Кто-то из донцов, не успев спрятаться под защиту, застонав, ничком повалился на дно. Остальные только крепче сжали крюки и сабли. Ещё десяток ударов вёслами, и Сёмка Загоруй, потеснив атамана на носу, раскрутил широкими махами кошку. И с первого же раза ловко кинул её на борт каторги. Почти тут же полетели концы с других стругов, казацкие лодки прижимались бортами к просмоленным доскам корабля, будто соскучившиеся по ласке щенки к суке.

Затрещали весла, невольники на нижней палубе не успели или не захотели их убрать. Оказавшись в "мёртвой зоне", где турки не видели донцов, Сёмка со второго удара кремня запалил фитиль. С соседней лодки на палубу уже летела граната.

Взрыв, дым, вопли! Откинувшись назад, Загоруй зашвырнул свой снаряд.

Казаки спешно складывали из щитов лестницу. Первые рыскари прыжками взбирались друг другу на плечи. Удержав равновесие, замирали, чтобы в следующий момент сигануть на борт. Атаман уже топтал сапогами крепкие плечи Муратко, покачиваясь, как канатоходец. Дымом и языками пламени дыхнул с палубы взрыв "своей" гранаты. Косой, оттолкнувшись от твёрдых плеч товарища, подпрыгнул. Тепцов мужественно сдержал матерок, готовый сорваться с губ. Сапоги атамана с каблуками, синяки точно останутся. Ухватившись руками за борт, Иван подтянулся. Турки быстро оправились от взрывов, уцелевшие выхватывали кривые сабли и ятаганы — длинные ножи с хищным изгибом. Первые верёвки, срубленные гурками, упали в воду.

— Врёсь, туресина. — Раскрутив вторую кошку, Сёмка рывком забросил её наверх: лодка для удобства чуть отошла от борта, и край каторги висел над головой. — Всё равно наса возьмёт.

Дернул конец, вроде держится. Ухватившись за него двумя руками, упёрся сапогами в доски борта и в три движения взобрался на палубу. Закинув ногу на край, выглянул из-за крайних досок. Увидев выпученные глаза турка и занесенный над ним ятаган, только и успел, что сигануть ласточкой вперёд, врезаясь головой в красную от напряжения физиономию врага. Раздался хруст кости, то ли своей, то ли турка, и Сёмка, подминая врага под собой, повалился на палубу. Краем глаза успел заметить, как следом запрыгнул Муратко.

Где-то здесь уже рубился Косой, но сразу его не увидал. Турок под ним не двигался, и Загоруй резво подскочил. Через борта со всех сторон прыгали остальные казаки, сразу включаясь в рубку. По лицу Сёмки текла кровь, чья — разбирать некогда. Вытер ладошкой залитые глаза, рука бездумно выдернул пистоль: прямо на него с криком и поднятой саблей летел здоровый турка. Почти не целясь, спустил курок. Пространство впереди затянуло пороховым дымом. Промахнуться с такого расстояния — это надо суметь. Враг, выпустив скользнувшее по палубе оружие, с разгону грохнулся на спину. Прокатившись на лопатках, замер у ног казака. Сёмка уже смотрел дальше — у мачты в центре каторги, потрясая черным чубом и скаля зубы, рубился с двумя турками атаман. В одной руке сжимал саблю, в другой — нож. Клинок рывком выскочил из ножен, широким шагом преодолев пару сажень, как на сборах тыкву, смахнул турку голову. Рука сопротивление плоти почти не почувствовала — Сёмке было знакомо это ощущение. Голова откатилась по неровной дуге. Тело рухнуло в следующий миг. Тут же проткнутый саблей атамана рядом свалился второй враг.