Айсолтан из страны белого золота - [34]
— Нет, Айсолтан, нет, — поспешно отвечает Бегенч. Под прямым, строгим взглядом Айсолтан ему становится совестно своих сомнений. — Не смотри на меня так сурово, Айсолтан!
— А нет, так почему же мы не можем сделать шаг вперед? Почему мы должны ждать, когда это сделают за нас другие парни и девушки?
Вместо ответа Бегенч поднимается на ступеньку и слегка касается локтя Айсолтан, как бы приглашая ее вместе войти в дом.
Нурсолтан встречает Бегенча приветливо, усаживает его пить чай, но нельзя не заметить, что ее при этом раздирают самые противоречивые чувства. Она рада, конечно, очень рада. Разве она не нахваливала Бегенча дочери, не толковала с Джерен о том, какая бы это была славная пара? Нурсолтан и сейчас считает, что лучшего жениха для Айсолтан не подберешь. Но все-таки, все-таки… Когда Нурсолтан увидела, что дочь поднимается на веранду вместе с Бегенчем, она почувствовала, что ей как-то не по нутру. Нурсолтан даже сердится на себя за эти мысли, гонит их прочь, но никак не может от них отвязаться. Она и хлопочет, и угощает гостя, и старается занять его беседой, но все получается у нее как-то невпопад, и она теряется все больше и больше. Заметив это, приходит в замешательство и Бегенч, и тот и другая в конце концов растерянно умолкают.
Айсолтан приходит им на выручку. Она принимается рассказывать о Москве, и хотя Нурсолтан уже дважды слышала этот рассказ из уст дочери, но он и сейчас так потрясает ее, что она сидит, подперев подбородок кулаком, слушает и совсем забывает о своих тревогах. Забывает даже подбросить углей в самовар. Нурсолтан не однажды приходилось путешествовать на спине верблюда, и все-таки, когда верблюд поднимался с земли или опускался на колени, Нурсолтан всякий раз с испугом хваталась за седло и давала обещание пожертвовать чурек во имя божие, если все обойдется благополучно. И ей, конечно, нелегко привыкнуть к мысли о том, что дочь ее летает по воздуху. И тому, что под землей ходят поезда, тоже ведь не сразу поверишь. Но когда Айсолтан упоминает о том, что в Москве на улицах повсюду продают с лотков виноград, яблоки, груши и что, верно, там есть фрукты и колхоза "Гёрельде", Нурсолтан облегченно вздыхает:
— Вот это ладно, доченька. Из Москвы к нам большая помощь идет, хорошо, что и мы не остаемся в долгу. Надо будет сказать башлыку: пусть пошлет еще и дынь, и арбузов, и арбузной патоки. А как ты думаешь, дочка, наши фрукты доходят до товарища Сталина?
Айсолтан ласково улыбается матери.
— А почему же им не дойти? Наверное, доходят, Нурсолтан-эдже, — отвечает за Айсолтан Бегенч.
— Так ты скажи башлыку: пусть он прямо товарищу Сталину пошлет верблюда… нет, самолет винограда, яблок, груш, персиков, дынь. И пусть напишет: "Товарищ Сталин! Благодаря твоим добрым заботам в нашей стране течет мед. Прими от нас этот маленький подарок. Теперь у нас всего вдоволь…" Да пусть башлык напишет, что в этом подарке принимала участие и жена Рахмана Безрукого, которая благодарит товарища Сталина за то, что он вывел ее из неволи на светлый простор.
— Да ведь у нас в колхозе не одна ты трудишься, мать, — говорит Айсолтан. — Тогда придется написать имена всех колхозников.
— Ну да, правильно… И пусть всех напишет.
— А не слишком ли велик будет список?
— Ну и что ж, что велик? Бумаги, что ли, в колхозе нехватит?
— Бумаги-то хватит. А вот хватит ли у товарища Сталина времени читать такой длинный список? Ты не подумала, что в Советском Союзе не один только наш колхоз. Сколько еще других!
— Да… Об этом я не подумала. Ну, пусть тогда просто напишет — от всего колхоза "Гёрельде".
Так они сидят и беседуют, и Нурсолтан понемногу осваивается с тем, что дочь ее, никого не спросись, привела домой в гости парня.
"Верно, уж я стара стала — судить об этих делах, — думает Нурсолтан. — Дочка-то в Москве была, по воздуху летала, под землей ездила, — неужто она сама не разберется, что хорошо, что плохо?"
И, окончательно успокоившись, Нурсолтан ставит на стол большое блюдо горячего плова.
Восьмая глава
етер гонит низкие, тяжелые облака. Плотной серой пеленой затянуло с утра все небо, закрыло благодатное солнце. Невесело шелестит хлопчатник, раскачиваясь на ветру, роняя то тут, то там на землю пожелтевшие листья, тронутые первыми холодами. Шелковистые, нежные хлопья, словно жемчужины, матово поблескивают кое-где на темной, сырой земле.
Айсолтан вышла в поле со своим звеном. Нерадостно на сердце Айсолтан. Плохо раскрывается в этом году хлопок, — видно, отразились на нем холода, стоявшие во время посева и всхода хлопка. Хлопок хороший, сильный, он поднимается плотной зеленой стеной, но густо усыпавшие его ветви коробочки раскрылись лишь наполовину, и не сразу найдешь такую, которая уже выпустила на волю серебристую пену волокна. Ищи ее, как ищут белые грибы в русских лесах! Да ходи осторожней, будь все время начеку, не то оборвешь как-нибудь ненароком сырую коробочку.
А сколько желтоватых завязей покачивается еще над верхушками кустов! Они должны развиваться и зреть, наливаться соком под солнцем. Да, плохо, плохо раскрывается хлопок! А тут еще непогода, с утра дует сырой ветер, заволакивает небо тучами, моросит дождь. Айсолтан знает, что это предвещает ранние заморозки. А если ударит мороз, нераскрывшиеся коробочки погибнут, сгниют. Вот почему сегодня утром, повязывая фартук и перекидывая через плечо мешок, Айсолтан не напевала, как обычно. Тяжелым камнем лежит у нее на сердце судьба хлопка.
