Автобиография - [93]

Пошла в дом Орлова, где также больные, которых я навещаю, и там аптека; зашла к первым и потом взяла в аптеке рецинного масла, дала моему больному, велела на голову класть компрессы из воды с уксусом и поставить горчичники. В пять часов послала отыскать греческого священника, и они оба сподобились принятия Св. Тайн Христовых. Ходила к нему сию минуту; он очень страдает, совсем похолодел, кажется, не доживет до утра… но я спокойна: главное сделано!

Весь день приготовляла корпию и вырезала компрессы. Завтра утром думаю пойти на перевязку в Дворянское собрание; там несколько сот больных. Я хоть своих прежних перевяжу.

Протай, мой друг! Ожидаю денька, когда выеду отсюда; мне не скучно, не тяжело, но душа рвется домой!.. Если это грех, молю Господа простить меня, грешную! Бог с тобой!

6-го июля. Утром пришла в свой дом, и бедного грека уже не было. Мне отдали оставшиеся после него деньги, девяносто три коп. серебром; я послала купить свечу в пятьдесят коп. и попросить к пяти часам священника на панихиду. Пришел доктор, отдал приказания, которые я исполнила. Оттуда отправилась в Дворянское собрание, взяла корпии, бинтов, компрессов и пять белых хлебов и сахару, раздала моим, сама перевязала некоторым раны. Увидала монаха, который пришел с дарами; молилась и держала больного во время приобщения. Потом другому прочли отходную, и после он читал молитвы: Кресту, Божией Матери и Ангелу-хранителю.

В двенадцатом часу возвратилась и, занимаясь разными работами, не выходила до пяти, и, когда пришла в больницу, тотчас пришел священник и по моей записке поминал между солдатушками и моего незабвенного батюшку. И туг я вспомнила, как он всегда шутя говорил, что служил с Суворовым в Двенадцатом году. По окончании священных обязанностей пошла посмотреть на французов. Я у них не была дня два; они очень обрадовались и, по обыкновению, надавали мне поручении. При мне была у них М. А. Рудзевич; она им много помогает, и мы пошли с ней осматривать другой дом, в который завтра перевозят французов, а этот будут красить, как и многие другие, из которых вывезли больных в Дворянское собрание.

Вечером опять ходила на минуту к французам, носила одному капли опиума, чтоб он мог спать. Выходя оттуда, встретилась с главным доктором, и он, говоря о моем отъезде, выражал душевное сожаление и сказал, что он видит и знает, как много я приношу пользы. А я, положа руку на сердце, скажу тебе, что не горжусь этим и даже не очень сознаю, а Действительно за любовь ко мне добрых солдат и за их чистую привязанность душевно благодарю Господа. Чего я желала, то, могу сказать, исполнилось! Ты не думай, что доктор знал, кто я. Вообрази, до сей минуты не знал! И когда он начал уговаривать меня остаться, я должна была объяснить, почему не могу. К тому же в это время подошел мой настоящий доктор Доброхотов, москвич, который меня знает, и завязался разговор артистический, слава Богу, не надолго. Я была уже подле дома и пожелала им покойной ночи, чего и тебе желаю. Да сохранит вас Господь и все святые!

8-го июля. Вчерашний день пропустила, потому что ночевала на даче. Утром исполнила обычное. За мной приехала сама Мария Ивановна; она приехала в город навестить больную. Мы заехали в Палату за Владиславом Максимовичем, и, по обыкновению, я провела прекрасно день с этими добрейшими, благороднейшими людьми. Он же вручил мне два письма: твое, от 26-го июня, и Николая Ивановича Греча от 19-го. Я была поймана на деле, а со мной вместе и ты попался. Читая твое письмо, я не могла не смеяться; они увидели и убедительно просили прочесть им вслух; я, по твоему желанию, и отговаривалась, но принуждена была уступить. Также читала им письмо Николая Ивановича и даже Тани, моей горничной. Мария Ивановна непременно хотела его слышать. Все это они слушали с величайшим удовольствием и над твоими стихами смеялись… но в конце я заметила и слезы на глазах.

30-го июня. (Отрывок из письма.)

…Ты помнишь, Пашенька, обычай наш родной С цветами праздновать день Троицы Святой? Так в нынешнем году пятнадцатого мая, Я за вечернею, священнику внимая И видя Божий храм в березках и в цветах,

А русский наш народ молящийся в слезах

(С воскресшей верою — природы воскресенье),

Как бы предчувствовал отечества спасенье,

Как будто вновь здесь был Владычицы покров:

Все нам пророчило защиту от врагов.

Во мне же от вздора тут усилилась надежда:

На хоры к нам зашел католик и невежда

С бородкою француз… какой-нибудь Дерош…

Как твой Мардарьевич, курнос и нехорош!

А между тем глупец как будто с сожаленьем

Глядел, дивясь слезам, коленопреклоненьям

Народа русского… невежда и гордец!

Он знал ли, что воззрит на кротких лишь Творец?

Тут рядом с ним стоял старик и русский барин,

Быть может древний князь, потомственный татарин…

От старости или от западных начал,

Он только лишь одно колено преклонял;

Но видя, что болван француз стоит из чванства,

И барин мой вставал, по вольности дворянства…

А я, участвуя в молитвах церкви всей,

Их в мыслях осудил, как новый фарисей!

Но в миг опомнясь, рек, как мытарь: «Боже, Боже!

Будь милостив ко мне Ты, грешному!» И что же?