Автобиография - [92]

Десять часов вечера. После обеда уснула полчаса, потом кое-что поработала. Моя добрая хозяйка постоянно со мною, когда я дома. Она меня так полюбила, что не может вообразить дня разлуки. Сегодня весь день перемежался дождичек; потом немного прояснило, и она пригласила меня прокатиться. Велела заложить лошадь, Вдруг ко мне солдат: «Больных привезли из Севастополя!» тотчас дала чаю и галет и сама пошла скорее. Это двадцать три человека с Черной речки; они не ранены, а просто больные. Я спросила, давно ли они выехали и что там делается? Они отвечали, что уже несколько дней без остановки бомбардируют Севастополь, но что вчера и к ним стали бросать бомбы, а это верст двадцать от города. Уже трех казаков убили и ранили одного. Сделалась тревога, и начальство распорядилось тотчас отослать больных, чтоб, в случае несчастия, не пришлось их бросить. Между больными два грека; один постарше, должно бьпъ начальник, у него на феске серебряный крест, окруженный венком, наверху корона, все серебряное. У другого крест в полувенке. Дала им лекарство, которое нашла в своей аптеке: у кого понос: «Guttae Anticholericae»1, у кого горячка: «Aqua ferri, Aqua distillata»[46].

Прости, что я шучу с тобой и показываю свои знания в латинском языке. Коли правду сказать, мне хочется запомнить хоть несколько слов латинских, потому я и записываю. Итак, у меня опять свои больные, хотя, я думаю, ненадолго: очень опасных нет и, верно, они скоро пойдут в транспорт. Ах, с сердечным трепетом помышляю о той минуте, J когда Господь приведет и мне отправиться в транспорт. Чем ближе время, тем более я начинаю побаиваться… Только надежда на милосердие Божие укрепляет меня. Знаешь ли, что я теперь не считаю чисел так: третье, четвертое, пятое… нет, я считаю: девятнадцать, осьмнадцать, семнадцать и т. д., и когда дойдет до одного, — это будет 22-е число, канун моего отъезда. Да простит мне Господь эту мысль, она невольна! Вот что я давно думаю и желаю. Я знаю, что успела бы написать об этом, но как-то не хочется расстаться с тобой.

Я уже писала, что предполагаю заехать дня на три к Авдотье Павловне Глинке. Стало быть, маменька будет в Петербурге раньше. Мне бы хотелось, чтоб 8-го числа, день, в который я приеду, так начать, чтоб вы, мои родные, встретили меня на железной дороге (в этом я совершенно уверена), а дома чтоб встретил меня священник и начал служить молебен. Я молю у Господа этого счастия и вас прошу содействовать. Надеюсь, что начальство простит мне маленькую отсрочку? Я постараюсь все приготовить, что мне прикажут. Ну, Христос с тобой и со всеми вами!

4-го июля. Встала в шесть часов, поспешила к своим больным; оглядела, расспросила и с отъезжающими простилась. Дала каждому как положено по пяти копеек, а некоторым лекарство, которое может быть им полезно дорогой. Мне многих Бог помог вылечить «настойкой», которую с другими лекарствами дала мне добрая М. А. Рудзевич. Когда больной жалуется животом, это значит, что он надорвал живот при переноске тяжестей, и настойка была очень полезна. Потом была в других домах и, с помощью Божией, доставляла им приятное или полезное, кому хинных порошков, кому рисовой воды, кому порошков от насекомых, а сердобольной дала медный чайник. Меня и сестры все любят и просят, чтоб я навещала их больных.

Пришла домой, напилась кофею и от усталости заснула. Потом пообедала и была обрадована письмом от Николая Ивановича Греча из Липшпринге, где он пьет воды и купается. Потом работала бинты, мешочки для безруких, ходила в больницу и в губернское правление отнести туда каши пшенной старичку солдату и еще другому тяжело раненному. И что же? Узнав, что они переведены в Дворянское собрание, я отправила туда кашу и после чаю поехала с моей хозяйкой навестить их. Они были мне чрезвычайно рады. Тут познакомилась с тамошним доктором Краузе; он москвич и очень хорошо меня помнит на сцене. Возвратясь, я напилась еще раз чайку с черным хлебом (с песком) и с сливочным маслом. Потолковали немного, и в одиннадцатом часу я принялась писать.

Теперь пора бы и спать, но я, хоть машинально, перепишу тебе несколько строк из письма Николая Ивановича Греча: «Нынешняя холодная и дождливая погода простирается почти на всю Германию, на Англию и на Францию и угрожает им страшным неурожаем и голодом. Это может иметь важные последствия, т. е. возмущение во Франции и громкое неудовольствие в Англии. Там непременно будут требовать мира для получения хлеба из России. Людовик Наполеон в отчаянии от неуспеха его армии. Он заболел было опасно, но его спасли на этот раз. Еще мучит его производящийся в Англии публично процесс между двумя богатейшими банкирами Голе и Агуадо. Из актов процесса, обнародованных в газетах, явствует, что нынешняя императрица Франции до замужества своего была в нежных отношениях с одним родственником Агуадо. Вообще во Франции очень беспокойно, и враждебные некогда партии сливаются в одну, чтобы низвергнуть своего «Гришку Отрепьева», так мы всегда называли Наполеона Ш».

5-го июля. Вообрази, что я дописала это уже сегодня; вчера так хотелось спать, что писала машинально. Сегодня больших трудов не имела; ходила навестить больную сердобольную. Ах, забыла начало! Утром побывала в своем доме; у меня два грека, и один тяжко болен; у него тиф, и доктор велел давать ему только воды с кислотой. Он говорит, что болезнь так развилась, что помочь нельзя. Мой прежний доктор, во-первых, на моих глазах вылечивал тифозных, во-вторых, до последней минуты облегчал больных лекарством. Мне было это так больно, что я сама решилась лечить его.