Австралийские рассказы - [83]
Когда девушка добралась до дома, свет в окнах был уже погашен. Она, почти не помня, как попрощалась с Лео, как соскочила с грузовика, бесшумно вошла в дом и, прежде чем скользнуть в кровать, налила себе горячую ванну. Мгновение тому назад она лежала на твердых досках, а теперь — на прохладных простынях и пыталась сомкнуть веки распухших глаз, укрыться в мягкой зелени у первого ручья. Но в ушах по-прежнему стоял грохот грузовика, кровать раскачивалась. Это самолет, за штурвалом Лео, они парят в колышущейся жаре над лесистыми горами. Порыв ветра как перышко поднимает хрупкую машину; она начинает беспомощно кружиться, вспыхивает — и падает, падает, падает… стремительно, как огненные метеоры там, в зарослях.
— Ну, как покупалась?
Свет пронзил глаза. Лила вернулась поздно из кино и теперь лениво раздевалась перед зеркалом; расстегнутое тонкое платье соскользнуло на пол.
— Неплохо, — сказала она, сморщившись от яркого света.
— Милли тоже недурно провела время?
— Думаю, что да. Было жарко, невыносимо жарко… Мы много часов просидели в воде, поливали головы.
— Врунья! Я вчера встретила Милли в трамвае. Она уже давным-давно опять работает.
В блеске незатененной лампочки была змеиная злоба.
— Было невыносимо жарко, — повторила она. — Мы много часов просидели в воде.
— Сидели в воде и сочиняли небылицы! Ты в самом деле думаешь, что все, кроме тебя, родились только вчера. Милли со своими уехала из Лорна месяц тому назад, она говорит, что и не видела тебя с тех пор, как они вернулись. И ты думала, что проведешь меня с этой поездкой, дура?
В юных глазах был вызов, но она его не приняла. Она натянула простыню на голову и повернулась на бок. Через несколько секунд она уже опять плыла и падала, но на этот раз движение было мягким и самолет уже не был охвачен пламенем, — если вздохнуть, он взмывает вверх, она может управлять им по своей воле. Вот он плавно, точно птица, опускается вниз, вокруг прохлада, журчание воды. Они у первого ручья, лежат растянувшись на сладко пахнущей траве, и перед ними радость, которой не будет конца.
Брайан Джеймс
Глинобитный дом
Перевод А. Мурик
Давным-давно Питер Браун построил дом. Питер был хорошим парнем, но сильно отличался от всех нас и был к тому же немного поэт. Кое-кто из ребят утверждал, что Питер не без странностей, — определение, которое, собственно, ничего не определяло. Возможно, Питер действительно был странным.
По воскресеньям и праздникам Питер, взяв свой винчестер тридцать второго калибра, устремлялся в горы и чаще всего, устроившись где-нибудь повыше, начинал любоваться широкой, похожей на блюдечко долиной, обрамленной голубыми и лиловыми холмами. Долина всегда дышала тайной, хотя Питер знал каждый ее уголок. Он пытался записать мысли и чувства, которые переполняли его, но часто не находил нужных слов. И все же Питер писал множество стихов и даже заполнил не одну большую тетрадь строфами, посвященными долине, лиловым холмам, спокойному ручью под гигантскими дубами и многому другому. Он даже как-то специально съездил в Сидней, чтобы узнать, нельзя ли их напечатать. Однако из этого ничего не вышло.
По натуре Питер был очень порывист. В двадцать четыре года он неожиданно обнаружил, что еще не женат и даже никогда не был влюблен. Он решил немедленно заняться и тем и другим. Поэтому он смазал винчестер, заткнул дуло пробкой, повесил ружье на стене в своей спальне и приступил к энергичной осаде сердца Мэри-Энн, которая жила за ручьем. Осада длилась меньше месяца, и, по-видимому, конец ей был положен папашей Мэри-Энн и матерью Питера. Оба они обладали чрезвычайно сильными характерами и ничего не смыслили в поэзии.
Сердце Питера не разбилось, как ему вначале показалось. Он понял это через несколько недель, когда увидел Полли. Ухаживание было еще более энергичным и вполне могло бы увенчаться успехом, если бы мать Полли и два священника не сочли нужным вмешаться в это дело.
Три другие кампании быстро последовали одна за другой, но каждая кончалась полным провалом.
Тогда Питер снял со стены свой винчестер тридцать второго калибра, вытащил пробку, протер ствол и отправился стрелять валляби[13] и кроликов. Заодно он высматривал подходящее местечко для небольшой хижины, где отшельник мог бы влачить остатки печальных дней. К сожалению, в скалистых склонах не было пещеры, и от этой роскоши ему пришлось отказаться. Все это время он не переставая обдумывал стихи, посвященные хижине.
Затем он увидел Розу, и ее образ вытеснил из его головы все остальные прекрасные видения, а заодно и хижину. Он понял, что именно Роза создана для обожания, что Мэри-Энн, Полли и все прочие — всего лишь предопределенные свыше ступени, ведущие к святыне. Теперь наконец все пошло гладко. Матери и отцы не мешали, священники не вмешивались. Питер любил и был любим. Счастье в воздушном замке!
Но мать Питера была на редкость практичной женщиной — она не считалась с воздушными замками.
— Вы с Розой можете жить в двух задних комнатах, — сказала она, — и питаться с нами. — Затем она добавила: — Разумеется, Розе не следует забывать, что этот дом — мой.
