Авиакатастрофы и приключения - [26]

Только теперь пришло время посмотреть на самих себя. У второго пилота заплыл левый глаз.

«Отлетался», – мелькнула мысль. Но тут в памяти всплыли примеры, когда летчики летали, и неплохо, видя только одним глазом. Знаменитый американский летчик Вилли Пост, посетивший Хабаровск в 1931 году, знаменитый летчик-испытатель Сергей Анохин. Это меня несколько успокоило, да и времени не было на раздумья подобного рода. Надвигалась ночь, надо было думать о спасении. О том, как спуститься вниз, где крутизна склона достигала семидесяти градусов, а у нас не было ни веревки, ни ледоруба. В ход пошел охотничий нож – мой постоянный спутник в полетах. Держась за первый вырубленный выступ ступеньки, я рубил следующую. Мы двигались ступенька за ступенькой, при ураганном ветре и тридцатишестиградусном морозе.

Спускаясь, мы шли навстречу жизни. Там был лес, а значит, и огонь. А с ними жизнь.

Когда крутизна уменьшилась, мы продолжали спуск сидя. Вначале полетели портфели. Было даже страшно смотреть, как стремительно они скользили. За портфеля ми покатились мы, притормаживая ногами. Ветер буйствовал и внизу, гнал поземку, и она, смешиваясь с косо падающим с небес снегом, больно била в лицо, пронизывала холодом насквозь. Подушки от сидений, засунутые под куртки на грудь и спину, как щиты прикрывали тело и согревали.

Темнело быстро. Целых пять часов было потрачено на спуск. Таял снег, набившийся в обувь, перчатки. Велика была радость когда мы добрались до первых деревьев. То был разлапистый стланик. Надо было быстрее разжечь костер. Выкопали яму в снегу ножом с подветренной стороны большого валуна. Наломали веток стланика. В моем портфеле хранились термитные спички и береста. Все годы, пока я летал на севере, они были там как НЗ, будто ждали своего часа, чтобы спасти хозяина. И вот родился и заплясал трепетный огонек. Защищая пламя от бешеного ветра, я снял куртку, но это не помогло. Ураганный ветер и снег погасили костер. Пришлось стрелять в сушняк из ракетницы.

Возможно мы с Жерлицыным с самолета тогда увидели именно эту вспышку, да и по времени все совпадало. То, что АН-24 был над местом падения самолета это точно. Резонно, что Прохоренко нас и не видел, и не слышал.

– Мы двинулись в путь, – продолжал рассказывать Эдуард. – В движении было наше спасение. К середине ночи ветер немного поутих. Небо несколько прояснело. Мы увидели Полярную звезду. Внесли корректировку в свой маршрут и пошли в сторону Охотского моря. Мы знали, что вдоль берега идет линия связи и по ней можно выйти к поселку Немуй. Вскоре встретились первые карликовые деревья. Мы обрадовались им, как людям. Наткнулись на сухую корягу. Ярким пламенем вспыхнула береста, листы штурманского бортжурнала, щепа. Все выше и выше поднимались рыжие языки пламени.

– Теперь не пропадем, – сказал я второму пилоту, похлопывая его по плечу. – Огонь – это жизнь! И если к нему добавить еще чего-нибудь в желудок. Но аппетитная колбаса оказалась полностью но пригодной в пищу, сплошной бензин. Больше есть было нечего. Когда немного просушились, отогрелись, снова начали думать о еде. Вытряхнули портфели. Нашли два кусочка хлеба. Два драгоценных кусочка. Эх, бестолковый секретчик Федя, все перекопает в портфелях и вышвырнет последний кусочек сахара, последнюю конфетку. Ему то, что-не положено и все тут. А с голоду умирать положено? Наши карты в Америке в киосках продаются, а они все прячут, считают их сверхсекретными. Спасибо хоть зги кусочки не обнаружил.

Среди деревьев снег был мягким, его-то мы и разрыли. Добрались до брусники. Собрали листья, замерзшие ягоды. В крышке термоса растопили снег, вскипятили воду, заварили ее листьями брусники. Один из двух кусочков хлеба разделили поровну. Это был наш первый почти за сутки обед. Второй кусочек хлеба мы оставили в резерв.

Трудно представить, какие я испытал муки, пережевывая эти граммы хлеба. Лицо распухло. Каждое движение челюстями вызывало адскую боль, но надо было есть. Иначе – ослабление и гибель.

Сидя у костра мы то и дело поглядывали на звездное небо, прислушивались к звукам. Мы знали, что нас ищут. Уж очень хотелось услышать звук самолета, увидеть сверкающие импульсные огни. Желание было столь сильным, что второй пилот принял за летящий самолет одну из ярких звезд… Правда, трезво оценивая результаты аварии, мы должны были благодарить Бога и чувствовать себя счастливыми. Мы удачно упали, удачно спустились с гор. Мы точно сориентировались и шли в правильном направлении – об этом мы узнали позже.

Разожгли костер, обсушились, обогрелись. Даже чаю напились. Сколько сразу счастья! Мы были живы под этим мировым небом. Но рядом с нами, в нас самих, была одна человеческая слабость, которая могла в один момент лишить нас всего, в том числе и жизни. Нас все сильнее одолевал сон. Велик был соблазн подремать хоть самую малость.

Я не заметил, как второй пилот задремал, даже успел подпалить унты, и при этом еще отморозить мизинец. Он был молод. Всего-то летал первый год. Молодости свойственна и простительна беспечность. Я был постарше. У меня и опыта накопилось больше, а значит, и воли должно быть больше. Как мог я пытался спасти ему палец. И когда сказал ему, что мизинец палец так себе, без него можно летать, товарищ успокоился. Подкрепившись, отогревшись, пристегнул портфели к поясам курток, мы двинулись в путь. Так было удобнее. Шли по распадку медленно всю ночь. А декабрьская ночь – ух какая длинная! На рассвете поднялись на небольшую высотку. В стороне увидели знакомую гору Мотон. Обрадовались несказанно. Это был наш ориентир в полете. До горы было еще далеко, но мы уверенно двинулись в ее направлении, так что выйдем на линию связи.